the lovers; tarot

она видит и чувствует, как будто бы сильнее и больше. эмпатия выкручена на максимум, все полунамеки считываются секундным взглядом, брошенным кротко из-под нависших над лицом волос. прячет прядь за ухо, улыбается. по привычке прячет где-то в глубине свои переживания и опасения, хочет зачем-то быть хорошей для окружающих. люди ей радуются, да даже карты испытывают что-то теплое, когда даже просто рядом стоят и подпитываются энергией. любой расклад с ней кажется краше, внушает надежду на лучшее, которое где-то там впереди. приятное чувство бабочек в животе, не спадающая улыбка от посланий возлюбленного, скорое ожидание встречи - последствия ее присутствия. ей нравится отведенная роль, но есть один нюанс.

за мишурой, блеском и конфетти скрывается другая ее сторона. вечные муки выбора, неопределенность и трудности. об этом не принято говорить, но розовые очки всегда бьются стеклами внутрь. и когда очередное предсказание не проигрывается идеальным вымышленным исходом, ее бранят всеми возможным словами. а ей даже и сказать на это нечего, она сама в вечном подвешенном состоянии. жизнь - это постоянные выборы, начиная от того, чем позавтракать, заканчивая тем, кого любить. и влюбленные знает об этом лучше всех остальных, ведь почему-то зациклена на том, чтобы победить свою неопределенность. она бы может и хотела себя переделать, но для этого снова нужно сделать судьбоносный выбор.

влюбленные часто посещает умеренность в ее темном углу. ходит за советами, любит поболтать, приносит подарочки. ей интересно знать ответы на постоянно возникающие вопросы. как удобно, что они всегда есть у той, что вечно наблюдает за течением хода времени. их диалоги длятся часами, темы сменяют одну за одной, плавно перетекают от мелочей до личных драм, которым обе не придают глобального значения. влюбленные хотела бы вытащить умеренность из темноты, показать красоту окружающего мира и заинтересовать в том, чтобы повлиять на него чуть больше, чем это положено картам. легко говорить, когда в тебя так яро верят и дарят свою любовь, которой можно подпитываться, кажется, целую вечность. оптимистов на земле не так много, а вот тех, в ком теплится надежда, всегда хватало.

---

так, у нас тут девочковый каст таро, поэтому перед регистрацией вам придется обкашлять не только со мной, но и со смертью или башней за полноценный лор нашего междусобойчика. но не пугайтесь, у нас круто, классно и комфортно, мы будем рады принять в свой сюжик и развести на эпизоды. внешку вы можете выбрать себе любую на ваш вкус или, вообще, юзать аестетики с пинтереста и кайфовать. заявка в пару или нет (но смерть все равно нас будет шипперить и странно смотреть) - все зависит от ваших желаний, мы можем просто мило болтать, психотерапировать друг друга, вмешиваться в людские жизни, романтизировать все хорошее и так далее по бесконечному списку возможностей. я за говорение словами через буквы, люблю похэдить и пошутить шутки категории бэ, поетому будет кайф, если где-то здесь у нас будут мэтчи. посты я пишу около 3к +/- по настрику, с ответами не тороплю, потому шо могу долго гореть идеями и сюжетами. сижу в своем темном углу и наблюдаю за гостевой, в которой меня можно окликнуть, но без букета полевых цветов и чоколатки не приходить!!

пример поста;

кикимора барахтается в своем шкафу, заваленном одеждой, в попытках выбрать сегодняшний наряд для похода в загс. подать заявление на госуслугах стало для нее слишком сложной задачей, с которой она не справилась даже с пятой попытки. поэтому нужно выбрать что-то в меру торжественное или хотя бы чистое. с другой стороны, не такое уж это и событие. это кузька трясется как гусак, а для инги предстоящие мероприятия только лишние хлопоты бюрократического характера.

из резного шифоньера сыплются цветастые платья и расшитые рубахи. она прикладывает их к телу, зажимая верхушку подбородком, и глядится в зеркало рядом. все ей не нравится, она понятия не имеет, какие сегодня лунные сутки, но явно не благоприятные для принятия каких-либо решений. свист кузин, хуже расписного чайника на плите. зато действует как магический пендаль, который тут же заставляет кикимору собраться и надеть на себя уже хоть что-то кроме нижнего белья. она хватает какую-то юбку в пол, больше напоминающую холщовый мешок из-под картошки, и безразмерную, как это модно обзывал леший - оверсайз, белую рубаху с вышивкой на воротнике и рукавах. запечатлев себя отчетным селфи в выбранном луке, инга поспешила вернуться к кузе, пока он не начал совсем уж хозяйничать на кухне и развешивать там подковы и душистые веники.

- ммм, травушки, - блаженно восхищается инга, как только ступает на порог кухни и чувствует ароматы родной природы.

кикимора усаживается напротив кузьмы, аккурат на углу стола, на котором уже красуется ее любимая чашка, вылепленная самостоятельно на каком-то бесплатном гончарном курсе, на который она попала совершенно случайно, когда искала выход с очередного арт-квартала для молодежи. пока кузя грыз баранки, отложенные специально для него еще пару дней назад, инга принялась распаковывать творожный сырок - единственное благо яви, которое она бы утащила с собой на болота.

- кузя, ну я же уже все объясняла голосовыми, ты не слушал что ли? рассказываю: одна очень могущественная любовная ведьма из тикитока сказала мне на личном приеме, что на мне какой-то дурной глаз. проклятье снимет только брачный венец, поэтому тут без вариантов, либо мы это самое, либо я того самого, - по фактам раскладывает кикимора, пока распаковывает сырок и отправляет его в рот, запивая несладким травяным чаем.

про то, что околеет не она, а ее истинный избранник, лишний раз решила не напоминать, потому что ради какого-то абстрактного никиты или олега домовенок мог бы и не согласиться жертвовать своими принципами, а вот к инге он относился хорошо, потому и был выбран в роли жениха-спасителя.

- слушай, бывали пары и похуже. а мы, как мне кажется, вполне органично смотримся, все поверят. и высшие силы тоже. я надеюсь, - инга на секунду задумалась насчет своих планов, до этого момента она не сомневалась в благом исходе, но червяк сомнений начинал проедать покрытую мхом мозговую кору.

- ты же помнишь, что мы сегодня идем подавать заявление? - дожевывая сырок спрашивает инга, заранее глядя на кузю так, будто бы он виноват и забыл, потому что она в этих двух фактах уверена, как и в выборе сегодняшнего наряда.

не дожидаясь ответа на вопрос, кикимора тянется за чайником, чтобы долить себе свежего кипяточку. абсолютно неловким, как это часто у нее бывает, движением руки задевает керамическую солонку, та падает на бок и белый порошок быстро разлетается по столу.

- да блять, - недовольно брякает инга, отставляя чайник с желанным кипяточком и принимаясь сметать в руку просыпавшуюся соль.

Дрожащие отпечатки медленными круговыми движениями отогревают пульсирующие привычной болью виски: за ними – она знает – ничего интересного, всего лишь кость, а под ней: нервные волокна, обаявшие базальные ганглии, таламус и мозжечок. Где-то между – покоится? возможно, царит? – вместилище для того, что люди называют душой. Альт поджимает губы: по факту – это лишь оцифрованные мозгом воспоминания, запятые между принятыми решениями, помойка из непереваренных мыслей и немного людской гнильцы. В любом случае, вся эта каша на запах такая же, как нечаянно забытый во включенной микроволновке дешевый ужин в пластиковых ванночках – что есть цифровое бессмертие в первую очередь, если не смерть телесного.

Альт ненароком хмурит лицо.
Таранит лопатками заляпанную мелкой моросью стену и отрешенно закуривает.

Дым преломляет навязчивый свет неоновых вывесок, похрипывающих над головой – затеряться среди одинаково несчастных лиц оказывается не так уж и сложно, но у Каннингэм на сегодня другие планы: поэтому она натянуто улыбается. Укладывает непослушные волосы за ухо и, не туша сигареты, заходит в оплеванное перегаром помещение клуба – средней паршивости гитарные рифы сдирают остатки самообладания с ее ушных перепонок: едкий гул проползает извне вовнутрь, ощущаясь там легкой вибрацией.

Не то, чтобы это было слишком приятно.

– Эй, киса, – лицо первого она заприметила, еще выходя из такси: осыпанный крестиками лопнувших капилляров нос и глаза цвета меди; они, кстати, таращились на нее сейчас, не скрывая скопившийся на дне зрачков азарт ищейки, – мне кажется, что ты должна пройти с нами.

– Да ладно? Тебе кажется?

– Ага. Я вот практически уверен, – лицо второго она не запомнила бы даже при условии, что его будут печатать на первых полосах: настолько оно… пресное. Безжизненное и тупое.

Альт выдавливает улыбку и та рисуется неестественной – хищной – расплывается кривым полумесяцем меж ямочек ее щек. В голове разносится характерный «клац» – прутья захлопнувшейся клетки ощущаются чересчур реальными – наебку выдает лишь неприятная рябь, вылизывающая побагровевшую сетчатку.

На черной помаде выступают алые градины.

– И куда же мы пойдем?

Ранчо Коронадо. Промышленная зона. 10к эдди. Ебанные десять тысяч? Это даже обидно – Альт наигранно опускает глаза, пока полирует цифровыми зрачками чужие карманы. Ждет. Кто заказчик? Кто, кто, кто, кто, кто–

Званые гости говорят не по делу – чужую болтовню довольно просто пропускать мимо ушей – сегодня мозг отчаянно жаден на смыслы. Понимает: среди них нет раннеров. Даже тот – третий, который просто молчит – не оказывает сопротивления, и это кажется настолько глупым, что тянет на выстроенную наспех ловушку. Мысленно отмечает: мало денег? Или недостаточно опыта. Тяжесть мускулов против тяжести интеллекта – забава, которая порядком поднадоела. Наверное? Может быть.

– Так что ты там говорил?..

Когда маленькая компания делает шаг за порог «Каденции», незнакомая хрипотца прерывает эфир.

Лицо наигранного смельчака кажется Альт чересчур помятым – багровые кольца на ноздрях и серебряный протез выдают в нем главную звезду этого охуенно тоскливого вечера: Джонни Сильверхенд выглядел куда хуже, чем его отполированное альтер эго на плакатах, но это не сильно ее удивляет. У рокеров всегда так – перегар, намертво вцепившаяся в лицо щетина и исцарапанные авиаторы в любое время суток: выглядит скорее комично, нежели еще как-нибудь.

Альт выдыхает злобу на влажные губы, когда коннект окончательно рвется – кто блядский заказчик?

– Ты ебанный идиот, – констатация факта. Рыцарство в эти дни лишь реликт, а вот игра в него – не более чем жалкая попытка затащить дуру в кровать. Жалкое зрелище, – неужели тебе настолько мало этой засранной сцены для самоутверждения?

Истлевший труп былой сигареты смазывается по бетону тяжелой подошвой ее ботинок, пока тонкие пальчики рваными паучьими движениями выуживают новую палочку из смятой пачки.

– Яростные попытки стать центром любого конфликта выдают в тебе закомплексованного подростка. Тебе не говорили?

сны не оставляют ее в покое. бесконечной пыткой мучают, и теперь ванда боится закрывать глаза.

по лицу пьетро течет кровь, собирается в крупные тяжелые капли на подбородке, ванда делает несколько быстрых шагов, босыми ногами прямо по растерзанным телам, ступней утопая в голых грудях марии, забирается на него, заставляя руками подхватить себя под коленями, и языком медленно проводит по лицу, вылизывая, слизывая алые, еще горячие капли. легко спрыгивает на пол, и начинает кружиться в счастливом танце под одной ей слышимый ритм. дикий, животный танец, ванда могла так танцевать на своей свадьбе, или на свадьбе своей младшей названной сестры, или на пышном юбилее цыганского барона, когда рвали струны гитар и хлопали ладоши, выбивая ритм, когда жгли костры неделями напролет, и продолжался праздник. так танцевала она, уйдя в лес, отдавшись полностью живущей, дающей свои плоды внутри нее магией, вместо земли у нее залитый скользкий пол, вместо камней и острых веток — раскиданные руки и ноги, сломанные кости, зияющие раны. ванда делает причудливый извилистый круг, тяжело дыша, задыхаясь, одним жестом убирая с лица волосы; на ней все еще тонкое нижнее платье, в котором она выбралась из красного огня, на ней — кровь джанго и марии, цыганских детей и женщин, всего их табора, потому что это они с пьетро убили их, их сваренная свернувшаяся кровь на них, запах жареного мяса на них, грех на них, страшный красный грех.

ритм цыганских гитар и криков горящих заживо все еще звучит в ванде, когда она просыпается. на ее коже липкая пленка, остывшая воспаленная испарина. пьетро помогает ей умыться, где-то достав чистой дождевой воды. на пепелище они нашли шкатулку с драгоценными камнями и золотыми кольцами марии, на продажу которых жили. но это было плохое — названное смешным словом кастрюльное, — золото, со стекляшками, и по-настоящему продавца за клеткой решетки заинтересовало только одно кольцо с пальцев ванды. джанго всегда лгал (он совсем не умел лгать, ложь уродовала его открытое загорелое лицо), что это был его подарок, но она не могла вспомнить, когда и каким был повод. не могла снять эти кольца, от которых болели пальцы, которыми их сдавливало и ломало, особенно когда день был темный и сырой.

тонкая нить, которой пришита была ванда к названным родителям, становится тоньше, а потом в какой-то момент совсем рвется. пьетро утешает ее, говоря, что он рядом, а она хочет переспросить его — навсегда? ванда больше не носит белого. тонет в чужом грязно-красном свитере, который пьетро перевязал ремнем на талии, туго затянув узел — от петель и шерсти пахнет влажным запахом разложения и плесени. она осторожно изучает свое почти не изменившееся, но совсем по-другому ощущающееся тело, давит пальцами туда, где сжимал пальцы пьетро — и морщит нос от боли, — ведет по краям следов, ерзает, сжимает колени вместе. ванда чувствует фантомно чувствует запах паленых волос и горящего дерева, когда пьетро целует и раздевает ее, когда они сидят на общих собраниях, и она единственное яркое пятно среди черного скрытного воронья, и когда зажигают фаеры на выступлениях, и когда демонстрация превращается в бойню, в которой люди идут на хорошо вооруженных людей с бейсбольными — американскими — битами и вырванными арматурами. однажды ванда видит, как поймавший коктейль молотова прямо в грудь солдат спецподразделения горит, и кевлар плавится на нем.

она старательно пытается помочь этим людям, поэтому они остаются здесь, а не перебираются в общий сквот, где намного теплее и безопаснее. их хорошо знают, они вдохновляют — ванда как ярко-красное знамя, пьетро никогда ничего не боится, ванда умеет высекать искры из людей, заставляя их подняться с колен, взяв камень, пьетро умеет этот огонь раздувать. гордились бы ими сейчас джанго и мария? ванда прерывисто дышит, стараясь держать выбранный братом ритм, стонет, зажимая рот ладонями, и точно знает: нет. люди ее помощь принимают, но смотрят озлобленно. еду из ее рук выдирают, не скажут даже доброго слова. она хочет знать, за что они с ними так.

за что люди, подобные этим, сожгли их дом? за что их правительство вместо того, чтобы протянуть руки и быть со своей страной, тонет в жадной власти олигархов, продающих заковию по кускам американцам? за что на мирных демонстрациях полиция первыми открывает огонь, у них уже целые стены мучеников, можно расписать именами стену плача, а где-то в тюрьмах прямо сейчас тем, кто боролся за несправедливость, отбивают ботинками почки, выбивают резиновыми палками зубы, и приковывают к горячим батареям?

ванда смотрит через просветы в забитых окнах церкви. следит взглядом за тем, чтобы сон этих людей ничего не нарушала, пусть они и не знают — сквозь разбитое стекло, из которого тянет холодом, видны проржавевшие ворота. люди вытекают в полуночную улицу, неся в руках зажженные свечи, сбившись то ли в семьи, то ли в стаи, кутаясь в теплые вещи, пряча крестики. возвращается пьетро — она слабо улыбается, чувствуя облегчение, что с ним ничего не случилось, расставаться надолго с ним подобно смерти. позволит увести себя к импровизированной постели, собранной из досок, куда ветер не мог добраться, бессильно царапаясь в других углах. брат всегда накрывает заботой, лаской, его руки повсюду, тяжесть головы приятно давит на плечо. ванда гладит его по темным волосам пальцами с кольцами, о которых она ничего не помнит, и молчит о своих снах.

она не любит скрывать что-то от пьетро — когда у них одна жизнь на двоих это подобно преступлению. ванда подтягивает согнутые в коленях ноги к груди, осторожно сбрасывает с себя руку брата, которая уже пробралась ей под свитер. царапает край капроновой раны на чулках, заставив шов разойтись еще сильнее. признается:

— сегодня ко мне приходили люди. друзья. они сказали, нас выбрали, и мы можем помочь по-другому.

caleb; w.i.t.c.h

у калеба вся жизнь - метание меж двух огней/миров/королев; в складках завесы затеряться легко, а у него каждый раз получается маневрировать, оказываясь по ту сторону, и живым. тот, другой мир, слишком странный для него, но калеб солдат и умеет приспосабливаться к любым условиям - меридиан заставил слишком рано повзрослеть.

калеб умеет вести за собой: бескомпромиссный и любимый солдатами, он знает, что своя собственная жизнь ему не принадлежит, ведь все, что калеб делает, он делает ради своей родины. родина, в свою очередь, отвечает ему шрамами на теле, голодом, десятками убитых или взятых в плен повстанцев. но калеб не сдается, и чем больше жертв от него требует меридиан, тем яростнее он рвется в бой.

в возрасте каких-то 16 лет калеб совершает государственный переворот и возводит на престол законную наследницу. в 18 он, несмотря на возмущение малого совета, становится самым молодым в истории меридиана командующим королевской гвардии. но в сердце калеба не только война - там распускаются самые дивные цветы.

у калеба глаза зеленые, бесстрашные, решительные. нрав горячий и вспыльчивый — у корнелии тоже, но мягче, по-женски податливее. ей бы хоть немного его смелости — и он делится, подставляет твердое плечо, когда необходимо, напоминает ей, что на самом деле у корнелии все это уже есть. на войне для любви места нет - а они смогли найти, и, что самое главное - сберечь. корнелия наконец делает выбор, о котором он даже в самых смелых мечтах не отваживался ее просить; меридиан встречает ее хмурыми дождями,  холодными стенами замка и тоской по дому. корнелии сложно быть слабее, но главное, что калеб крепко сжимает ее руку и, кажется, не собирается отпускать.

у них начинается новая жизнь - вдвоем, и в этой жизни больше нет стражниц, хиттерфилда и неуверенности в завтрашнем дне. им наплевать на то, что корнелию королевский совет откровенно не любит, а калеба считает слишком молодым/заносчивым/неопытным (а ведь когда-то в их планах было женить его на элион). правда, когда калеб в который раз прилюдно высмеивает трусость очередного дурака-советника, она, хмурясь после в покоях, ласково отчитывает его за то, что временами он действительно слишком заносчив, и это может сыграть с ними злую шутку. калеб в ответ отмахивается в свойственной ему манере и весело притягивает к себе любимую: что может сделать ему кучка старых идиотов, когда сила, любовь и молодость на его стороне?

злая шутка все же случается; и она стоит калебу гораздо большего, чем он мог себе представить.

---

лидер повстанцев, верный друг стражниц, бесстрашный рыцарь корнелии; пишу заявку, держа в голове образ калеба из мультика, потому что он, на мой взгляд, в разы интереснее, чем его бесхребетный тезка из комикса. в моем сюжете калебу уже где-то 24, корнелия живет с ним на меридиане, с подругами не общается. на внешность предлагаю joe dempsie, особенно в образе джендри из ип, но можем рассмотреть варианты. пишу неторопливо, но регулярно и без приставаний на тему «когда пост?», от тебя буду ждать того же. внеигровое общение не навязываю, но всегда буду ему рада, хотя самое главное - это интерес к игре. ты, главное, приходи, а там уже разберёмся ♥
прослушивание сережи лазарева (в частности, «сдавайся», «так красиво» и «даже если ты уйдешь») для понимания динамики отношений обязательно (шучу (нет))

пример поста;

марлин идет по платформе твердыми шагами, практически не оглядываясь по сторонам. марлин такая же, как и ее шаги — устойчивая, надежная, смелая. было бы куда проще аппарировать прямо в нужное место, но воспользоваться маггловским способом — чуть надежнее, хотя теперь, по правде говоря, марлин уже ничего не кажется надежным. по громкой связи приятный женский голос сообщает, что нужный поезд вот-вот отправится в путь; марлин ускоряет шаг.
купе напоминает хогвартс-экспресс; чувства вызывает другие. марлин садится к окну и кутается в пальто, будто интуитивно стараясь оградить себя от попутчиков. в последнее время ее не покидает ощущение, что за ней следуют по пятам, и часто она по ночам просыпается от малейшего шороха. правда, лица у соседей на редкость пресные и совсем незаинтересованные в маккиннон. тем лучше — не будут задавать вопросов.
они с лили когда-то много мечтали, лежа на берегу чёрного озера и наблюдая, как на гладкой водяной поверхности изредка появляется рябь. лили мечтала масштабно; марлин была более приземленной.
жизнь в хогвартсе значительно отличалась от той, что настала после.
за спиной — выпускные экзамены на «отлично», хвалебные рекомендации флитвика с макгонагалл и чуть ли не место стажера в «гринготтсе». на деле — пыльная лавка старьевщика в косом переулке, смены в полном одиночестве и вроде как никаких перспектив. марлин не хотела привязываться, марлин хотела поработать год, накопить денег и уехать [сбежать] путешествовать, но потом случилась война, орден, беременная лили, пророчество. мечта о путешествиях так и осталась мечтой, а место в «гринготтсе» уже давно занято. марлин, конечно, не жалеет.
правда, сириус постоянно говорит, что такая способная волшебница, как она, запросто может найти работу получше (сам сириус, конечно, не работает и на бог весть какие деньги снимает свои апартаменты), но сириус вообще много чего говорит. марлин слушает вполуха — ей уже давно не шестнадцать, и блэка она знает очень хорошо. вся эта история с ним тянется давно, и умная марлин, конечно, понимает, что пора бы заканчивать — они с ним не лили и джеймс, он никогда не позовет ее замуж (да и не очень-то и хотелось), и их отношения в принципе существуют в какой-то странной форме. ведь сириус не зря бродяга — приходит так же внезапно, как и уходит, никогда не оповещая. марлин знает, что с его характером он никогда не будет принадлежать ни ей, ни кому бы то ни было. но марлин остановиться почему-то не может, вновь и вновь впуская его в свою крохотную квартирку по вечерам, а наутро даже взглядом не провожая.
марлин (и все остальные) живет с постоянной мыслью: завтра может не настать.

///

лили на ходу оборачивается и солнечно улыбается марлин, и блики раннего весеннего солнца играют в ее рыжих волосах. марлин не помнит точно, когда они с лили стали так близки, да это, в общем-то, и неважно. они как будто были знакомы еще до рождения, а теперь наконец нашли друг друга в этом мире, чтобы никогда не отпускать. дорога от хогсмида привычна и выучена наизусть, небо настолько лазурное, что глазам почти больно от этого.
марлин улыбается в ответ лили.
впереди — только светлое, впереди только хорошее, впереди мечты, даже несмотря на то, что над миром уже нависли тучи и вот-вот разразится гроза.
марлин сильная; когда лили держит ее за руку — еще сильней.
лили чуть уходит вперед и что-то весело кричит ей, но маккиннон не слышит. лили смеется и исчезает за деревьями, через секунду появляясь вновь. до выпуска остается год, за кронами деревьев показываются тяжелые башни хогвартса. со школой проститься будет нелегко, но ведь у марлин всегда будет лили, а у лили марлин.
марлин закрывает глаза и полной грудью вдыхает холодный воздух, стараясь навсегда запечатлеть сегодняшний день в своей памяти.
ни лили, ни марлин не знают, что жить им обеим осталось каких-то несколько лет.

///

с тех пор, как орден укрыл поттеров под фиделиусом, и сириус, и марлин каждый раз рвались в бой так, словно он был последним. было страшно, всегда страшно, но еще страшнее никогда больше не увидеть этих зеленых глаз.
а у нее теперь ребёнок, ре-бё-нок — пухлощекий малыш гарри, и они обе плакали от счастья, когда лили рассказала.
за окном начинает накрапывать дождь, но вскоре перестает, оставляя лишь капли на стекле. следующая станция — ее. марлин, хотя уже и была несколько раз у поттеров, знает путь лишь наполовину, и никогда не расскажет о их местонахождении даже под пытками — просто не сможет. должно быть, это ужасно тяжело — все время находиться в четырех стенах и выходить из дома только в случае крайней необходимости. но джеймс страдает больше, чем лили — она пишет об этом практически в каждом письме.
за спиной раздается шорох, и марлин испуганно оглядывается: всего лишь белка.
завтраможетненастатьзавтраможетненастатьзавтраможетненастать
она останавливается резко, будто дорога впереди обрывается: всему виной фиделиус. значит, лили скоро придет, чтобы встретить ее. маккиннон вновь оглядывается по сторонам и на всякий случай достает палочку: лишь бы она не задерживалась, ведь с каждой минутой перед глазами пролетает все больше ужасных картин. марлин далеко не трусиха, но, будучи в ордене, уже успела увидеть достаточно.
лили появляется прямо как раньше — показавшись из-за деревьев и солнечно улыбаясь, а марлин срывается с места и крепко-крепко ее обнимает, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
марлин очень хочет жить.
марлин очень хочет, чтобы они все жили.

criston cole; a song of ice and fire

белое вымарывается в грязи. сир кристон смотрит на полы плаща и видит как кровь расползается по ткани все выше и выше. в голове набатом звучит: я клянусь хранить короля всеми силами. отдать за него свою кровь. я не возьму ни жены, ни земель, не буду отцом детям. я буду хранить его тайны, выполнять его приказы, сопровождать его, и защищать его имя и честь. [клятвы попраны из-за рейниры]

сир кристон поднимает свой меч: деритесь юный принц, деритесь отчаянно, не жалейте себя, ибо я вас не пожалею. сир кристон не лжет, сир кристон всегда добивается превосходства. эйгон недовольно потирает больное плечо, синяк расцветает алым бутоном у него на половину спины, эймонд трет покалеченное запястье. мейстер говорит алисенте, что такие уроки могут навредить здоровью ее сыновей - эймонд прерывает чужие увещевания и встает с сиром кристоном рядом. плевать на сломанное ребро, плевать на удары; если не быть лучшим, то зачем тогда быть? второй принц королевы и без того калека, жалость в глазах окружающих ему противна ровно настолько, насколько радует отсутствие жалости кристона.

рыцарь королевской гвардии прочно стоит на зеленых ветвях, нож втыкается в горло лимана бисбери, кровь пачкает латы и оставляет кляксы на белом плаще. боль, разочарование, ненависть черным пламенем пожирают кристона изнутри; он вкладывает их и в эймонда - после семена зреют в самой благодатной из почв. не его это вина, что пришлось выбрать сторону, что железный трон коварен и лжив, что таргариены презирают законы. сир кристон защищает тех, в ком видит просветы, кто еще не прогнил до конца.

---

приходите и приносите пост с собой сразу. все пожелания с обеих сторон обговорим в лс.
кратко о главном:
- никакой ты не дорниец, это все враки;
- яжебать, яжебрат, яжедруг, яжедесница, но не для эйгона, а для эймонда;
- хранит секреты королевы, хранит секреты ее детей (но не всех, а только тех, кто нравится);
- двойные стандарты складываем сюда;
- человек не плохой. но не хороший.
- говорит "кхалииисиии", когда эймонд говорит: "у меня есть большой дракон, я полечу и разъебу их всех нахуй";
- у нас месилово с черными, коль, у меня на тебя много планов.

пример поста;

я беру в руку факел и чувствую пьяный жар.

я предам их тела огню
чтобы выпытать
где ты.

на пути к орлинову гнезду от грачиного приюта замки горели. фитили дома ваксли, редфорт, железная дубрава уэйнвудов. в долину, принесшую присягу рейнире таргариен, эймонд нес только пламя и смерть. он обогнул речные земли, уходя от прямого столкновения с армией черных, пока сир кристон, занявший место десницы, собирал войска для атаки, пауза, образовавшаяся из-за перегруппировки войск, длилась недолго. вести о том, что дети принцессы-шлюхи и ее мужа-предателя были отправлены к арренам, быстро достигли столицы.

я полечу за ними, - сжав плечи хелейны, тихо проговорил эймонд. сестра, раздавленная смертью первенца, была похожа на бледную тень от прежней себя. она выцвела, скорбя о джейхейрисе, отводила взгляд от мейлора, ее тонкие запястья стали похожи на хрупкие веточки. - и отомщу за смерть сына. (твоего) (нашего) тело джейхейриса было сожжено в пламени по традициям дома, его прах был развеян, но утрата все еще жгла эймонда, она же до костей обуглила  и хелейну. новый защитник державы, принявший на себя титул и корону взамен эйгона, поцеловал сестру лишь раз, коснулся дрожащих ресниц губами - та слабо выдохнула в ответ.

малявка бастард, девчонка порочного принца должны были сполна расплатиться за смерть маленького наследника, и если даже их тела не украсят ворота красного замка, то хотя бы на долгие годы они окажутся заточены в темницах, станут ударом для всех, кто встал под шлюшьи знамена.

[ и замки стали гореть]

сидя на вхагар, глядя с высоты на то, как воспламеняются соломенные крыши и горящие люди выбегают из своих домов, эймонд чувствовал лишь черную пустоту. крики забирались сквозь уши в грудную клетку, бились эхом о своды ребер, вхагар вторила им и огонь сначала разгорался внутри, оплавляя седельные цепи, а после проливался потоком на головы. эймонд не щадил врагов короны, перед ним волной шел ужас, чтобы сука-аррен прекрасно знала кто наступает к неуязвимому с земли замку. как когда-то королева висенья преодолела все защитные форпосты, так и эймонд на крыльях все той же вхагар, снова шел войной к горным лордам. дым закрывал голубое небо, черные столбы мешались с облаками, передавая сигнал, но огонь - это благородная смерть, драконье пламя быстро лишает жизни, он не мучает часами агонии, он не заставляет матерей выбирать кем из сыновей жертвовать, убивая одинаково и богатых, и бедных, и родителей, и детей.

вхагар трижды облетела копье гиганта, давая возможность арренам выйти навстречу. эймон приказал дракону снижаться и ее мощные лапы рухнули на внутренний двор, снося хвостом несколько камней старинной каменной кладки. места для могучей самки было мало, она  повернула голову, переступив с ноги на ногу, и эймонд наконец увидел перед собой леди джейн.

она была моложе, чем думал защитник державы. скуластое лицо, темные волосы, несколько прядей седых волос и гордый разворот плеч. эймонд с удовольствием скормил бы ее своему дракону, но вместо этого лишь оперся локтем на собственное колено, глядя сверху вниз на  несчастных копейщиков, выставивших вперед свои палки, словно они могли хоть как-то ранить вхагар.

- я пришел за бастардом стронгов и за своей кузиной рейной. - тонкая улыбка расползлась по губам, таргариен выгнул бровь, изучая чужие лица. - преклоните колени перед истинным королем семи королевств и отдайте моих родичей, а взамен я пощажу ваши жизни, леди аррен. тогда замки долины перестанут гореть.

равноценный обмен. куда лучший, чем все, что они заслужили за измену. эймонд дал на размышления женщине несколько драгоценных секунд, но вхагар все равно нависла над людьми, выдохнув нагретый воздух из своего чрева, словно предупреждая о бесполезности сопротивления, а заодно поторапливая в принятии решения.

- принца джоффри здесь нет, - наконец произнесла аррен, так и не опустив свои колени к земле. эймонд в ответ недовольно скривился. все краткое терпение уже подходило к концу, гнев медленно расползался по жилам, вытесняя собою кровь.

- но рейна здесь, - догадливо ответил он, пальцы крепко сжали ручку седла. - ведите девчонку, леди, пока еще живы.

пустых обещаний давать не хотелось, клясться, что мелкая веточка паршивого семени останется в живых было бесполезно. эймонд успел заслужить свое прозвище, дважды убийцей родичей его уже не смогут прозвать, да и не поверил бы никто, что смерть люцериса была смесью досадной случайности и провидения богов. если рейне будет суждено упасть с высоты, пока они будут лететь в королевскую гавань, то так тому и быть.

аррен тем временем кивнула головой, чтобы один из рыцарей вернулся в замок, видимо за девчонкой, а вхагар, внезапно вскинула голову выше и зарычала, привлекая внимание. все, кто был во дворе, с надеждой подняли глаза к облакам, но только эймонд различил едва заметную темную точку на фоне солнца. вхагар зарычала снова, вспарывая землю под своими лапами, эймонд цыкнул недовольно, заставляя драконицу повернуться, поднимаясь выше на одну из башен гнезда. кто-то внизу истошно заорал, видимо придавленный лапой или хвостом. очертания дракона на свету расплывались, мешая рассмотреть детали, но это не был караксес, чье змеиное тело таргариен распознал бы из тысячи прочих, мелеис уже издохла, а для вермитора так и не нашлось достойного всадника. прочие же драконы не могли сравниться с вхагар. эймонд криво и злорадно улыбнулся, давая возможность отчаянному заступнику подлететь ближе, аккурат настолько, чтобы драконица выпустила пламя в сторону нового гостя.

Ненависть не уходит.

Она на вкус неприятная – как расплавленное железо по раздраженной мякоти языка, как соль, долька лайма и спирт – Валери невольно кривит лицо. Она видит: тело опрокидывает первую рюмку, за той – другую уже по инерции – знает: им не будет конца – забыться не получится даже в объятиях смерти; душа – гниль, растекающаяся пиксельной рябью по нейронным связям – оцифрована, запатентована и продана.

Ви не узнаёт в размытых движениях этого тела себя – сквозь треснувшее стекло авиаторов окружающий мир пылает огнем, улыбки: принимают оскал – оскорбления ломаются о затвердевшую шкуру; этому телу – всё ещё немножечко жаль, но в душе – жалости не осталось. Ни для корпоративного, ни для людского – ни для себя самого: все переварено и оставлено дерьмом на избитом лице подворотни.

- Прикинь, сука, какая умора: и ведь эта голова – умнейшая из тех, в которых тебе довелось побывать.

Они говорят: время есть, но ненависть не уходит – липнет к телу мокрым песком, забивается под одежду, натирает кожу до рваных ран и просачивается вовнутрь: там прорастает, умирает, гниёт. Затем – новый цикл оборачивается вокруг шеи петлёй и давит – давит, давит, давит, блять, давит – Валери ощущает на себе искривленную реальность: язык вываливается на губы, обильно сцеживает на синеющий подбородок слюну.

Наверное – она думает – всё, наконец, закончится на девятом кругу: в одной из пастей Люцифера с прекрасным видом на замерзший Коцит;

затем – выворачивает наизнанку чужое, оставляя то преть внутренностями у всех на виду; что есть предательство, если не нож под чье-то ребро.

- Что? Не хочешь переживать это заново?

Его колкости становятся на вкус пресными – это пугает чуть больше, чем ёбанное ничего после надуманной смерти – из бездны всегда кто-то смотрит, будь то обдолбанный рокер, будь то сам дьявол, сотканный из плоти неоправданных надежд и набивших оскомину сожалений. Но ей от того ни жарко, ни холодно – смотрящий безвозвратно затеряется в темноте ее расширившихся зрачков.

- Мне снилась война, Джонни, - говорит она тише, - война, на которой меня никогда не было. А после – скрюченное, тощее тело на ржавой койке мотеля. Но оно – не мое.

Приподнимаясь, смотрит призраку прямо в глаза – в эти тлеющие борозды, уместившиеся под бровями – забавно понимать, что за ними: лишь зеркало. И собеседников, как таковых, здесь больше нет.

- Может, моя слабость – лишь твоя ностальгия? По себе настоящему – не напыщенному уебку на сцене, а тому мальчику, что всё еще не разучился себя жалеть.

Ненависть не уходит – она прорастает корнями в прокуренных легких, оседает опавшей листвой в пустотах желудка: ее не вытравить кислотой – два пальца в глотку не высвободят даже осадки: ненависть пускает слезы по кровотоку, сбивает подскочивший внезапно пульс до нуля. Она – чужеродный объект, посаженный в раскуроченное мясо ее похороненного на свалке тела: безбилетный, отчаянный пассажир.

- Ты ведь сам уже с трудом нащупываешь грань между мной и тобой.

raze; valorant

рейз не любит оставаться одна. мысли становятся слишком громкими, сожаления когтями впиваются в худые плечи, а воспоминания давят на прикрытые веки и яркими несбыточными калейдоскопами рассыпаются. ведь все должно было быть иначе: танцевальная команда, отличные отметки, яркая _ светлая улыбка. но амбиции отравляют кровь похуже запаха табака, следующего по пятам на каждой улице в родном сальвадоре.

несправедливость мира воспринимается персональной атакой, и таяни убеждает себя, что ей необходимо что-то сделать. она возглавляет инициативные группы, оставляет краску на стенах и учится _ учится _ учится. собирает ботов, разбирает их, а потом собирает снова. и тренируется _ тренируется _ тренируется. ей дается все будто бы играючи, даже улыбка остается яркой ( но уже далеко не светлой ) , но сомнения не отпускают ни на минуту.

ведь сколько бы таяни ни старалась, справедливое будущее никак не наступает, а количество смертей на ее счету продолжает неумолимо расти. рейз всматривается в свое отражение в зеркале, но ловит лишь мощнейщий приступ дереализации. неужели она станет той, с кем изначально боролась _ рейз очень-очень страшно, что пройдет годик, другой, и единственным чувством в груди останется лишь презрение к самой себе.

( что, если она совсем не достойна добра и любви? )
( клара обнимает таяни крепко-крепко, но ничего не говорит )

засыпая, рейз часто думает о самых разных если. в особенности, конечно, о том, где не будет необходимости в погонях, спешках, убийствах и раскрытия заговоров. но то, что раньше было планами на будущее, на деле оказалось лишь несбыточной мечтой.

рейз часто просыпается на насквозь мокрой от слез подушек.
и это еще одна причина, из-за которой она не любит оставаться одна.

---

таяни и клара сильно запутались в своих жизненных ориентирах ( пусть и о по очень разным причинам ) . киллджой больше волнует кровь на собственных руках, а рейз — общая картина мира. рейз, несмотря на боязнь окончательно потерять себя, рвется на каждое задание, потому что у нее пока еще получается убедить себя ( она хороша в самообмане ) в том, что это может что-то изменить. проводя огромное количество времени вместе, они учатся не обращать внимание на разногласия и фокусируются на хорошем. во многом их отношения — всего лишь копинг механизм, который помогает справляться с реальностью. так что это заявка в пару, но с приколом ✊🏻
на фейсклэйме дина денуар, но, если что, альтернативу всегда можем придумать! хэдканоню 24/7, посты пишу в любых объемах ( но лучше 2-4к ) ( и не очень часто ) , графику делаю, в телеге болтать люблю, фотки кошек ( у меня две ) и кружочки с ними присылаю по первой просьбе. так что ты только приходи!

пример поста;

арлекина — наглухо ебнутая ; пьерошке об этом известно было всегда. с того самого момента, когда пальцы впервые переплели и пожелали друг другу доброй ночи.
но тогда не было нужды этого факта замечать. каждая выходка == приятная трапеза.
когда кина набрасывается на прохожих, пьеро еле сдерживает смех.

как ты вообще ее терпишь?
тебе точно не нужна по _ мо _ щь?

пьерошку облизывают со всех сторон обеспокоенные взгляды, и в них она нежится будто в до краев кипятком заполненной ванной.
в какой момент все изменилось?

ах да, ей ведь известна и дата, и время, и место. и от этого становится только хуже. что стало с мечтами выбраться из детдома вдвоем, чтобы реальную жизнь покорять. каждая фантазия оказалась фальшивкой, одна общага сменилась другой. реальная жизнь все еще невозможно далека. а крики ее теперь совсем не притворные: жалость пьерошке при таком раскладе необходимее воздуха.

внутренний голос подсказывает, что надо давать по съебам, но глупая эмоция на стыке гордости _ ревности заставляет спиной лишь сильнее утопать в спинке кресла.

— в силу воли мальвины я верю побольше, чем в твою, — каждая фраза, произнесенная без сопутствующего всхлипа кажется победой. но пьерошка знает, что не сможет сдерживаться долго: рядом с киной всегда можно было плакать вдоволь. она ласково гладила по волосам и уверяла, что все у них будет хорошо.

вот же незадача: с каждым днем все становится только хуже.

@pierofan228: малышка, ты как? мы собрали тебе фанатские письма, можно как-то передать?

пьеро улыбается, цепляясь за правильный коммент. вот же! вот оно! люди ее любят, карабас ее любит, значит, мальвина ее обязательно полюбит тоже. пьеро ведь попросту невозможно не любить ( ей так говорила арлекина ) .

— знаешь, а ведь мир не сошелся на тебя клином, — в глазах искрятся слезинки, но пьерошка улыбается, чувствуя силу. раньше кина была всей ее чертовой вселенной, так ведь могло и продолжаться. это она ее променяла, а не наоборот. пьеро в целом начала учитывать других людей, только когда поняла, что кине ее мало.

и нет уже больше ни переплетенных пальцев, ни пожеланий друг другу доброй ночи.

есть грустные слезы и есть злые крики. остатки былой взаимности, за которые обе отчаянно показательно стараются не цепляться. ведь если разложить их хрупкую жизнь на детали, то для карабаса они лишь вложение, мальвине и артемону всегда будет достаточно друг друга. простейшая математика, где на правой части равенства они снова вдвоем.

только не у разбитого корыта, а у самого настоящего пепеплища.
пьерошка смотрит арлекине в глаза и хочет лишь одного ; чтобы ты вновь обняла ее покрепче.

Когда Элли спрашивает у Джоэла, кто такие Билл и Фрэнк, первые секунды три тот многозначительно (растерянно?) молчит. Молчит он, на самом деле, большую часть времени, и поначалу это бесит – звенящие нервы-растяжки грозят вот-вот лопнуть, и это каждый раз лотерея: кто взорвется первым? Хотя, на самом деле, Джоэл не взрывается – пока что. Он просто смотрит своим тяжелым взглядом, который красноречивее всяких слов – будь его воля, то Элли уже бы давно лежала со свернутой шеей где-нибудь в подвале. По крайней мере, Джоэл выглядит как человек, который вполне себе способен на это.
Хотя, после того, как Тэсс… Короче говоря, Элли самой не до разговоров – по крайней мере, первые пару часов так точно. Ей не хочется думать о том, что, не будь ее, Джоэл и Тэсс не вляпались бы во все это дерьмо – но эти мысли в голову так и лезут. Так или иначе, но они ведь сами согласились на эту авантюру, разве нет? Однако палящее солнце делает только хуже, и эти навязчивые мысли буквально разъедают все внутри. Элли кажется, что это чертовски несправедливо – если так подумать, то даже от той же Тэсс могло бы быть куда больше пользы в масштабах всего загнивающего человечества, пока она сама – носитель сомнительного иммунитета – совершенно ничего не умеет и таскается балластом за другими.

Марлин сказала, что в Элли кроется спасение всего человечества. Именно так и говорила (уже после того, как несколько недель подряд задавала прикованной к батарее Элли одни и те же вопросы – имя, фамилия, посчитай до десяти и обратно) – и эти слова вызывали лишь нервный смешок. Создание вакцины звучит для Элли примерно так же, как полет на Луну – да и то второе людям уже удавалось провернуть. В школе такому не учили, и поэтому она понятия не имеет, как из нее собираются доставать эту вакцину – и сколько вообще понадобится времени, чтобы ее создать.
Почему-то кажется, что в нынешних реалиях по уровню невероятности это сравнимо со строительством космического корабля.
Но Марлин настолько вбила эту идею ей в голову, что в какой-то момент Элли перестала думать об этих незначительных деталях. В конце концов, главное добраться до лаборатории – а там уже ученые разберутся. Ведь так?

Но в ушах до сих стоит гул взрыва – и, кажется, что это не солнце палит, а обжигающее тепло пожара.
В тот момент Джоэл не стал тратить много времени на раздумья – просто сжал ее руку и потащил за собой (и сейчас запоздало поражает, с какой непоколебимой решимостью он это сделал). Элли понимала, что в этой кошмарной ситуации другого выхода и не было – вообще без вариантов, Тэсс обречена – но это все равно казалось чем-то до жути неправильным.
Но, с другой стороны, а как иначе?
Да никак.
И Элли уверена – если подвернется возможность скинуть ее кому-нибудь другому, Джоэл непременно этой возможностью воспользуется.

Дорожная пыль хрустит на зубах. Кажется, что она уже везде – за шиворотом, в карманах, в кедах. И в какой-то момент Элли стаскивает с себя куртку, потому что жарко уже до невыносимого.
С другой стороны, такая прогулка все еще лучше, чем уроки физкультуры в школе – никто позади не подгоняет и не заставляет бежать со всех ног.

В конце концов, она вообще-то снаружи – и этот факт до сих пор проблематично осознать. Обломки самолета, раскиданные по полю, кажутся диковинным экспонатом в каком-нибудь музее – а рассказы Джоэла о том, что раньше на этой штуке действительно можно было куда-то улететь, вызывают искреннее удивление.
Человеческие скелеты, лежащие неподалеку у дороги, уже таких чувств не вызывают.

– Долго еще идти? – спрашивает Элли, и не надеясь получить ответ – скорее, просто пытаясь разбавить очередную долгую молчаливую паузу. Она и так уже заранее примерно знает ответ – достаточно посмотреть вокруг и понять, что ничего похожего на обжитое людьми место в радиусе пары километров точно нет. Сколько они так уже тащатся – тоже непонятно, и Элли вовремя вспоминает, что часы у Джоэла сломаны и спрашивать у него время бесполезно.
Так и просится следующий логичный вопрос – а ты вообще уверен, что эти Билл и Фрэнк все еще живы? Но озвучить его она так и не получается – хотя, вопрос этот и так висит в жарком воздухе.
Про Тэсс тоже говорить бесполезно – Элли сначала попыталась, но Джоэл ясно дал понять, что эту тему поднимать не нужно. Пусть каждый оставит все при себе.

Элли оттягивает лямки рюкзака и скользит взглядом по верхушкам деревьев вдалеке – и в этом однообразном пейзаже замечает очертания водонапорной башни.
– Слушай, – произносит она, шаркнув ногой, и поддевает носком кеда камень, поднимая облачко пыли, – почему ты не вернул меня обратно Марлин?

На самом деле, это вполне логичный вопрос – особенно после того, что случилось с Тэсс. И дураку понятно, что дальше будет только труднее – но вот они здесь, тащатся непонятно куда непонятно к кому, которые непонятно, живы ли вообще.
Неужели оплата стоит того? – хочется спросить следом, но Элли почему-то так и не решается.

garen; legaue of legends

ПРОСНУТСЯ СНЫ ВЕСНЫ ОБМАН ДЕЛИТЬ НА НОЛЬ
КОСТРЫ В КАРМАНАХ РАДУГИ ЗУБНАЯ БОЛЬ

демассийская сталь закаляется в бесконечных битвах за территории. по венам гоняется горячая кровь, мышцы набухают и рвутся на тяжелых тренировках. гарен не видит ничего в своей жизни, кроме бесконечной вереницы сражений, утягивающих его в болото кровопролития и бесконечного насилия. он сам выбрал этот путь - ему так кажется, так он себя убеждает, просыпаясь в очередной день от кошмарного сна. на самом деле, семьей краунгардов все выбрано было давно и заранее. печать на первого сына была поставлена далекими предками на годы вперед. теперь остается только убеждать себя в том, что это твой выбор.

борьба с магами набирает все большие обороты, разрывает государство в клочья, вносит смуту и сеет страх у местных жителей. все это беспочвенно и почти бездоказательно, но нужно поддерживать текущую власть. гарен не задает вопросов, не любит задумываться о правильности поступков, является инструментов в руках власть имущих. универсальный солдат, с множеством навыков и отличной боевой подготовкой. он облачается в доспехи, защищающие его от магии, чтобы еще более уверенно разрезать плоть неверных в ожесточенных боях. это все еще твой выбор?

место капитана авангарда само идет к тебе в руки, после кончины очередного предводителя. а кто, если не ты? сильный, уверенный, виртуозный боец, приверженец идеалов и само их воплощение? окружающие видят в тебе красивую картинку, которая будто бы сошла в реальный мир со страниц легенд и сказаний. гарен идеально отыгрывает свою роль, хоть и сама мысль об этом ему противна. он все еще надеется, что все идет по его собственному сценарию, а не тому, что для него приготовил кто-то другой. для него будто бы нет богов и сущностей. для него все магическое и сверхъестественное должно быть уничтожено или погребено в оковах под стражей. но рано или поздно все оковы трескаются и разрушаются, и ты наглядно увидишь это раньше, чем думаешь.

pov от лица люкс

реальность оборачивается гнилым мясом, но гарен учится избегать двусмысленных бесед ещё с тех пор, как впервые открывает рот. запах впитывается в одежду, в кожу, в волосы; он возвращается домой с рваными, как будто случайно, концами, изуродованными первым попавшимся ножом. не отпускает. неловкость решений болтается между ними виселицей. гарен, по привычке, лезет первым. так поступают старшие.

люкс не нужно рассказывать, чтобы он понял. люкс не нужно извиняться, чтобы он простил. всё это происходит плавно, шаг за шагом, ему достаточно лишь коротко кивнуть и понадеяться, что дела придут в норму. как раньше уже не будет. свет её способностей выжигает на его лице запоздалое снисхождение. братская любовь слепит глаза, заводя отношения в неминуемый тупик. гарен не хочет слушать, потому что слова люкс уже давно не имеют ничего общего с долгом.

он бы хотел сказать сестре, чтобы она заткнулась, но более мягко, чтобы не ранить. голоса в голове пересказывают все его ошибки, подчеркивая места, где он сдал позиции. не справился. даже если люкс и права, гарен это не признает. даже если он и продолжит защищать её со всей своей решимостью, люкс вряд ли скажет спасибо. её детский герой не по своей воле превратится в охотника из кошмаров, обреченного извечно следовать устаревшим идеалам.

вот только кровь, хочет он того или нет, гуще любой магии.

---

давайте разрушать стереотипы о том, шо на русфф не существует классного и большого каста лиги, так шо присоединяйтесь и усиляйте нас. у нас тут междусобойчик, в который с радостью я готов затянуть гарена. заявка подразумевает лавхейт, построенный на ненависти к магам, кризисе ориентации, надломе идеалов и всем прочем, шо будет крошить мир гарена руками сайласа. можем забуриться еще и в любые аушки на ваш вкус, если будет на то желание + всякие альтернативные ветки скинов позволяют скакать по всяческим мирам сколько угодно. мы играем с фанкастами и на гарене мне видится генричка кавилл вот в таком или таком образе. по постам я пишу лапсом около 3к, скорость варьируется и настраивается персонально под соигроков. в общем, если заинтересовало, то приходите кайфовать.

p.s. описание отношений в одном скрине

пример поста;

артур молча наблюдает, как и привык за последние несколько лет. просто вписывает себя в картину мира невольным свидетелем всего происходящего. смотрит пристально, поджимая сухие губы и щуря глаза. в тенях передвигается, как будто вампир, боящийся выбраться на солнечный свет. он к тени привык, ему здесь больше не холодно, не одиноко и не страшно. деревья сменяются одно за другим по уже знакомому маршруту назад и вперед.

он уже даже не скажет, сколько времени провел на этом кладбище, но до секунд может посчитать, только если этого потребует ситуация. но пока все складывается так, что никто не спросит его, как долго он бродит. никто не узнает, кого он высматривает среди холмов-надгробий. никому не интересно, что он здесь забыл.

в шелесте листьев он пытается расслышать что-то с безопасного расстояния. но ему слышны лишь только завывания дворовых собак и пересуды пожилых пар, что кряхтя передвигаются от одной могилы к другой. артур их игнорирует, все его внимание приковано лишь к одной недвижимой фигуре, что склонилась над землей вдалеке.

уизли улыбается, глядя на нее. взгляд теплый и светлый, но есть в нем что-то, что, как он надеется, сибилла никогда не увидит. в нем есть желание. надобность обладать и привязать к себе. он уже делал так раньше, и прекрасно знает сценарий для их будущего. но ей его пока знать совсем не обязательно. она может и должна жить в сладком неведении, которое шлейфом сладких духов будет продолжать тянуть ее к нему, пока ловушка не захлопнется.

артур следит за ней, ловит каждое движение. вспоминает, как та выглядит, вырисовывая в голове образы самые разные. ему хотелось бы увидеть ее такой, какой она не бывает на людях. той, что бывает только за закрытыми дверьми у себя дома. но пока он может лишь представлять. размазывать по своим мыслям свои желания и ждать. за эти годы волшебник научился смирению, научился планировать и тянуть время во все нужные ему стороны.

что же ты делаешь здесь, сибилла?

может, она пришла на могилу погибшего парня?

или мужа?

что? нет, вряд ли у нее кто-то был... она ведь такая...

чистая... наивная...

что? нет, называть ее наивной глупо. с ее то даром тяжело быть легкомысленной. наверное.

хотелось бы мне узнать тебя ближе... сибилла...

он смакует ее имя на языке, гоняет его из стороны в сторону как жевательную конфету. берти боттс с любым вкусом. какой вкус был бы у сибиллы? артур проникается в свои мысли гораздо глубже, его переполняет желание подойти поближе, но он боится ее спугнуть. хотя в голове уже прокручивает сотни сценариев, что бы он мог сейчас сделать. будь они в каком-нибудь романе фифи лафолл, он бы подошел к ней сзади, обнял и прошептал какие-то в меру грязные и возбуждающие слова. от подобных фантазий его дыхание становится чуть более сбивчивым, а рука поправляет брюки в области ширинки. он хотел бы быть героем такого романа. но увы, жизнь артура уизли не чтиво для домохозяек.

да, он почитывает дамские романы в перерывах между маггловскими книгами про машиностроение и руководствами по заколдовыванию метел. и что с того? он же не хочет больше совершать ошибки прошлого. ему где-то нужно научиться, как не испоганить все очередной дурацкой идеей. и нет ничего зазорного в том, чтобы вдохновляться вымышленными героями.

черт, черт, черт.

артур ловит на себе взгляд сибиллы, которая зачем-то решила помотать головой. ему становится жутко неловко, но одновременно продолжают рождаться вселенные и истории, которые он бы сейчас рассказал, чтобы отвадить подозрения в том, что он здесь ради нее. ноги сами несут его вперед к девушке. отпираться уже поздно, как и делать вид, что он здесь залетный гость.

что ей сказать? что я, вообще, здесь делаю?

- хээй... привет... увидел тебя издалека, не хотел мешать, - слова иногда сами рвутся наружу и это черта, которую артур так и не может научиться контролировать, - я тут... эм... в общем, навещал своего сына. ну, то есть его могилу. а ты?...

артур замечает ее шарф, поддающийся потоку ветра. не в силах сдерживаться он подходит поближе и поправляет его, на секунду задерживая взгляд на ее прекрасной тонкой шее, которая манит его к себе. вовремя одернувшись он не дает себе надолго залипать в неприличном взгляде и отходит.

- холодно. как тут у тебя с... эээ... генрихом? - артур переводит взгляд на могилу, с которой считывает имя.

кто такой этот генрих? кто он для нее? неужели умершая любовь?

хорошо, что умершая.

да и как-то староват он. может, она любит совсем постарше?

Дрожащие отпечатки медленными круговыми движениями отогревают пульсирующие привычной болью виски: за ними – она знает – ничего интересного, всего лишь кость, а под ней: нервные волокна, обаявшие базальные ганглии, таламус и мозжечок. Где-то между – покоится? возможно, царит? – вместилище для того, что люди называют душой. Альт поджимает губы: по факту – это лишь оцифрованные мозгом воспоминания, запятые между принятыми решениями, помойка из непереваренных мыслей и немного людской гнильцы. В любом случае, вся эта каша на запах такая же, как нечаянно забытый во включенной микроволновке дешевый ужин в пластиковых ванночках – что есть цифровое бессмертие в первую очередь, если не смерть телесного.

Альт ненароком хмурит лицо.
Таранит лопатками заляпанную мелкой моросью стену и отрешенно закуривает.

Дым преломляет навязчивый свет неоновых вывесок, похрипывающих над головой – затеряться среди одинаково несчастных лиц оказывается не так уж и сложно, но у Каннингэм на сегодня другие планы: поэтому она натянуто улыбается. Укладывает непослушные волосы за ухо и, не туша сигареты, заходит в оплеванное перегаром помещение клуба – средней паршивости гитарные рифы сдирают остатки самообладания с ее ушных перепонок: едкий гул проползает извне вовнутрь, ощущаясь там легкой вибрацией.

Не то, чтобы это было слишком приятно.

– Эй, киса, – лицо первого она заприметила, еще выходя из такси: осыпанный крестиками лопнувших капилляров нос и глаза цвета меди; они, кстати, таращились на нее сейчас, не скрывая скопившийся на дне зрачков азарт ищейки, – мне кажется, что ты должна пройти с нами.

– Да ладно? Тебе кажется?

– Ага. Я вот практически уверен, – лицо второго она не запомнила бы даже при условии, что его будут печатать на первых полосах: настолько оно… пресное. Безжизненное и тупое.

Альт выдавливает улыбку и та рисуется неестественной – хищной – расплывается кривым полумесяцем меж ямочек ее щек. В голове разносится характерный «клац» – прутья захлопнувшейся клетки ощущаются чересчур реальными – наебку выдает лишь неприятная рябь, вылизывающая побагровевшую сетчатку.

На черной помаде выступают алые градины.

– И куда же мы пойдем?

Ранчо Коронадо. Промышленная зона. 10к эдди. Ебанные десять тысяч? Это даже обидно – Альт наигранно опускает глаза, пока полирует цифровыми зрачками чужие карманы. Ждет. Кто заказчик? Кто, кто, кто, кто, кто–

Званые гости говорят не по делу – чужую болтовню довольно просто пропускать мимо ушей – сегодня мозг отчаянно жаден на смыслы. Понимает: среди них нет раннеров. Даже тот – третий, который просто молчит – не оказывает сопротивления, и это кажется настолько глупым, что тянет на выстроенную наспех ловушку. Мысленно отмечает: мало денег? Или недостаточно опыта. Тяжесть мускулов против тяжести интеллекта – забава, которая порядком поднадоела. Наверное? Может быть.

– Так что ты там говорил?..

Когда маленькая компания делает шаг за порог «Каденции», незнакомая хрипотца прерывает эфир.

Лицо наигранного смельчака кажется Альт чересчур помятым – багровые кольца на ноздрях и серебряный протез выдают в нем главную звезду этого охуенно тоскливого вечера: Джонни Сильверхенд выглядел куда хуже, чем его отполированное альтер эго на плакатах, но это не сильно ее удивляет. У рокеров всегда так – перегар, намертво вцепившаяся в лицо щетина и исцарапанные авиаторы в любое время суток: выглядит скорее комично, нежели еще как-нибудь.

Альт выдыхает злобу на влажные губы, когда коннект окончательно рвется – кто блядский заказчик?

– Ты ебанный идиот, – констатация факта. Рыцарство в эти дни лишь реликт, а вот игра в него – не более чем жалкая попытка затащить дуру в кровать. Жалкое зрелище, – неужели тебе настолько мало этой засранной сцены для самоутверждения?

Истлевший труп былой сигареты смазывается по бетону тяжелой подошвой ее ботинок, пока тонкие пальчики рваными паучьими движениями выуживают новую палочку из смятой пачки.

– Яростные попытки стать центром любого конфликта выдают в тебе закомплексованного подростка. Тебе не говорили?