вокруг хаос и раздвоенный гул слившихся воедино голосов. никакой синхронности, гармония раздроблена, щепками осыпается. тел много, части обнажённые, скрытые обрывками ткани, укутанные намертво в цепи одежд, чтобы скрыть синяки и следы уколов. поцелуи иглы безболезненные уже, наслаждение дарят незабываемое. жажду утоляют лучше любого источника среди пустыни. театр мракобесия в центре забытого [забитого до смерти] не_притона тонкими лепестками паучьей лилии разворачивается. оттенки красного по углам расползаются, пока в центре вырвиглазный индиго неоном упивается, отбрасывая лучи-щупальца в разные стороны, морской звезде подобно. теням, облачённым в мешки из кожи, костей и гниющего мяса, весело. они упиваются алкоголем и друг другом, запивают этим же таблетки и под кожу вгоняют. в вену, мимо, пробивая насквозь. набитая рука в пьяном безвременье осечку часто даёт, отсюда и гематомы на сгибе локтя. очаги некроза, смазанные каплями крови, потому что даже обработать порой нечем.

серим слишком спокоен. одна лишь полуулыбка навсегда к лицу приклеена, исчезает только тогда, когда совсем худо. соулмейта отражает бездумно, пусть о жестокости намеренной никакой речи быть не может. занесённый шальным ветром [пусть окна закрыты, забиты оконными рамами], на нём же покачивается, находясь в лодке умиротворённого сознания, пока вокруг вакханалия пытается его волнами накрыть, утянуть на дно. не дотягивается, промахивается. юноша позволяет качать себя на волнах, пока цвета выворачиваются наизнанку, лишь бы взгляд зацепить. пожирают и выплёвывают тела в центр разграбленной комнаты. пальцами цепляется за угол стола. не боится заноз, потому что удержаться на ногах — на месте — важнее. сохранить разум и голову во льдах далёкой северной страны — задача первостепенная. спокойствие и отрешённость могут сохранить жизнь, пока остальные, подобно цветастым мотылькам, движутся на свет.

он не понимает смысла колоть себе вены, чтобы разогнать по ним удовольствие, не видит прелести баловаться тяжёлыми наркотиками. однако всегда готов помочь достать, приготовить и откачать по надобности. друзья его таковыми являются, когда нужна доза. серим другом оборачивается сердечным лишь за звонкую монету — редко искренне и по наитию, подобные личности обычно не балуются ничем сложнее травки и всех видов алкоголя. серим относится именно к такому касту. табак и высокий градус для него интереснее любой шарманки из химической смеси говна и палок, которая унесёт в далёкие дали и через пару часов шмякнет о стену, выбивая последний дух. однако на чужих фантазиях можно неплохо заработать. именно эти тени, звери, которых сейчас сложно назвать людьми, помогают его нелегальному бизнесу [самому сериму] держаться наплаву, подталкивая сестру ближе к солнцу и твёрдой почве. и не важно, что сам он может рано или поздно пойти ко дну.

в нём немного алкоголя, одна затяжка раскуренного и отброшенного в чужие руки косяка. он всегда начинает первым, чтобы не подцепить ничего от другого. всегда уходит последним, чтобы откачать тех, кому и так плохо. появляется редко, именно поэтому его появление в этом пропитом, прокуренном и прогнившем месте подобно явлению ангела божьего. у этого пернатого в широких рукавах полно разноцветных запечатанных пакетиков на любой вкус и цвет. любая форма, разве что аэрозолей он ещё не придуман, поможет им словить кайф и сбежать от реальности ещё на несколько минут.

а потом ещё
ещё
и ещё…

пока не бэд-трип стаей истерзанных койотов не накинется среди засушливой пустоши, не окунёт в нечто мерзкое, с дурным запахом и холодом приближающейся гибели. на такой случай и малыша пак серима с собой всегда припрятано несколько шприцов со спасительным адреналином да парочка приёмов по оказанию первой помощи при передозах. в голове — бесплатный вечный справочник работника орит. из уст слетают рекомендации, стираются в пыль чужим пренебрежением собственной жизни. пускай. в его работе главное — предупредить о возможных последствиях. серим не обязан никого спасать.

потому что не может [или не хочет] спасти даже самого себя.

ладони холодны от пота. руки тонкие и непривычно угловатые. изящные линии потерялись, залегли в тёмных кругах по глазами. зрачки тёмные, сливаются с радужкой, пытаясь вытеснить её. улыбка обольстительная, голос подобен пению утренней пташки, что снегирём встряхнула ветку пылающей рябины, чтобы вылететь в сугроб после сока переспевших ягод. хёну серим узнает всегда. она одна из тем, с кем он может быть искренним и приветливым не только ради звона в карманах и пары-тройки нулей на банковском счёте. ей он готов посочувствовать, помочь при необходимости. и уж в случае хёны серим действительно расстроится, если она когда-нибудь заиграется настолько, что кошмары выведут её на крышу высотки и сбросят подбитой яркой птицей к корням каменных джунглей.

допивает янтарные остатки, языком капли со стенок перевёрнутого бумажного стаканчика собирает, чтобы смять и чуть промахнуться мимо урны, что со временем на мусорную пирамидой ущербных походить стала. не оглядывается, смотрит лишь вперёд, где в игре красок походка от бедра ломанными линиями мерещится, обращается танцами на кренящейся палубе. последний танец полосатого матроса на гребне разрушительной волны, стремящейся обнять неприступный оскалившийся утёс.

окно нараспашку, вечерняя прохлада манит и освежает, проветривает затуманенный разум и охлаждает раскалённую голову. он ей благодарен. почти осознанно. в играх светотени она на ангела мстительно смахивает. блеск в глазах лихорадочный, словно изнутри девушку сжирает нечто ей неподвластное. однако ему вполне знакомое. отходняки, грань разумной дозы. сколько раз серим повторял одно и то же таким же бедолагам. сколько раз люди, желающие просто побороть бессонницу и убежать от собственных кошмаров, теряли контроль и превращались в тех, кто бесновался в забитой под завязку комнатушке, на кухне которой они могли вздохнуть полной грудью и свободно выдохнуть. эпицентр лихорадочного веселья остался за порогом, притих басами музыки и оставил место отступления для чужих тайн и интимных разговоров.

— времена тяжёлые, пришлось немного пошаманить с составными частями. но суть должна была остаться той же, изгадился только вкус. за это каюсь, — задача — найти поясницей твёрдое место опоры — выполнена. руки скрещены на груди в отражение жеста хёны. он открыт для неё и не спешит лукавить, что делает со всяким, кого другом обращает лишь шелест купюр. — во сколько раз превысила дозу и как давно не принимала? — разговор похож на тайную сессию у врача. собрать анамнез, ознакомиться с симптомами и уж только потом бросаться в пламя в попытке что-то предпринять. — я предупреждал, что после длительного применения или поднятия дозы, а потом резкого отказа, могут стукнуть побочки страшнее назойливой головной боли и робких галлюцинаций, — ловит за запястье тонкое, фиксирует в статичном положении, чтобы движение пальцев непроизвольное уловить. это не его дело, однако серим старается заботиться о своих клиентах.

на трупах подобный бизнес не построишь.