//   не помню, говорил ли я тебе, как мне жаль   //
—   сломанными скрученными дрожащими пальцами ты слепо касаешься деревянного холодного пола и тянешься вперед в попытках ухватиться за что-нибудь, всего что угодно, чем можно было бы проломить отцу череп. но ты пачкаешь своей кровью цветочные обои - это его бесит, выводит из себя. он грубо хватает тебя за короткие волосы, тянет к себе, чтобы что-то прорычав тебе над самым ухом, и швыряет тебя на пол, ногой прижимая голову к полу. отец стоит над тобой минуту, две, три: ждет, когда ты покорно кивнешь голой и извинишься перед ним, и ты это исполняешь. дальше вечер проходит спокойно, как и последующая неделя, потом как обычно. он приходит злой, срывается на нас и начинает с мамы, на защиту которой мы быстро приходим и терпим его побои, пока отец не успокоится, чтобы потом все началось заново.

//   за всю ту боль, за все те крики, за всю ту кровь, что я пролил   //
—   мы вздонули спокойно, когда отца посадили. помню мама тогда сказала, что все изменится к лучшему, и, искренне веря в светлое будущее, радостно улыбнулась. ради нее ты улыбнулась, но словам не поверила, о чем говорил твой злой взгляд, которым ты раньше смотрела на отца, а теперь так смотришь на меня, ведь я пошел по его стопам. ты пыталась меня убедить покинуть банду, пока не стало слишком поздно, но я тебя не слушал, потому что верил - да, "верил" в прошедшем времени, - что поступаю правильно и другого выбора нет глупо, глупо. слишком глупо, даже по-идиотски. но былого не вернуть после неизвестно которой нашей ссоры, ты оставила попытки меня переубедить, аккуратно собрала мои вещи и оставила их на улице, а, когда я вернулся домой, встретила меня и не дала даже шанса зайти в дом, попрощаться с матерью. я помню твои слова, "ты ничем не лучше его и закончишь так же". хотел бы я с тобой согласиться, но ты неправа, сестра, я намного хуже нашего отца.

//   помню лишь, как криво улыбался, видя ненависть в твоих глазах   //
—   где-то мы видели такую картину, но тогда я смотрел на нее под другим углом, для тебя же ничего не изменилось. ты начинаешь с удара ногой по животу, ударяешь затылок локтем и снова ногой. раньше ты всегда молчала, боясь проронить хоть малейший звук,  да и старалась обороняться, нежели нападать. тогда ты гневно кричала и не стеснялась выражаться - посылала меня в пекло, клялась меня прикончить. после того дня ты не уставала повторять свою клятву, выкрикнутую в гневе. впрочем, сегодня ты искренне желаешь моей смерти, и не трудно понять почему, ведь я тебя продал, как вещь. как и тогда, когда ты спросила у меня, почему, я не стану придумывать оправдания, чтобы обелиться в твоих глазах. ведь это твои слова, что я не лучше отца, и, как твой брат, я придерживаюсь их. мы перестали быть семьей, хоть я продолжаю называть тебя "сестрой", а ты меня - "братом". думаю, для нас эти слова приняли другое значение, роднимое со словом "враг".

//   но теперь, я готов признаться   //
—   отец с детства говорил нам, что мы бойцы, сильны духом, и нас не просто сломить, а потом взлохматывал нам волосы, и мы, будучи детьми, радовались его словам. вспоминая детство, я не уверен, что правильно все помню, и однажды, навестив нашего старика в тюрьме, спросил, помнит ли он свои слова. его ответу я нисколько не удивился - "не помню, чтобы говорил такую чушь", - ведь мы с тобою слабаки, ничего не стоим и живы только благодаря отцу. впрочем, ты можешь дышать и "радоваться" жизни не только из-за отца, меня так же стоит поблагодарить - я ведь знал, что тебе удастся себя выкупить. или что ты там сделала, ради своей свободы? ответа на своей вопрос я не нашел и не услышал, когда ты неожиданно появилась вновь в моей жизни. с короткой стрижкой, в белом платье, на высоких каблуках да с красной помадой на губах. ты смотрела прямо на меня с таким холодным взглядом, от которого у меня должны были пробежаться мурашки, но я сразу понял, что достоин пропитанного ненавистью холода в твоих глазах, и поздно его бояться.

//   мне нравится ощущать чужую ненависть, особенно твою   //

приходи, будет весело, больно, стекольно. кстати внешность меняется, и возраст опускается до 24 лет.