VELES [SLAVIC MYTHOLOGY]

раса: Бог возраст: ≈4200 лет

деятельность: Премьер-министр РФ место обитания: Россия, Москва

richard armitage

---

КЛЮЧЕВАЯ ИНФОРМАЦИЯ
История славянского пантеона — это история борьбы Велеса и Перуна. Быть может, сложись все иначе, и они смогли бы быть друзьями, братьями, семьей. Но сложилось так, что бывшие в этом пантеоне первыми – Род и брат его, Сварог, заключили соглашение. Верховным в пантеоне станет тот, кто первый сможет дать жизнь. Род удалился в свои чертоги. Магия давала ему немыслимые возможности, и он создал Велеса. Творение вышло, во многом, совершенным. Но не может быть ничего более совершенного, чем рожденное. И к моменту, как Род создал своего первого, старшего и самого могучего сына, Сварог и Лада уже успели подарить жизнь Перуну, которому и была дана власть Верховного. Род рассердился, но отречься от своего слова он уже не мог. И все же, он воспитывал Велеса в знании, что именно он должен возглавить пантеон. Так славянские божества пошли по уже известному ранее пути, не сумев отклониться от мирового баланса, который еще до рождения их предрек борьбу Громовержца и Змея. И борьба это во имя сохранения равновесия должна была быть вечной.

Пантеон развивался и множился. В помощь и поддержку Велеса Род создал Карачуна, а после заключил союз с Матерью Землей, от которого появились Мокошь, Стрибог и Хорс. Сварог и Лада тоже дали жизнь еще двум сыновьям – Дажьбогу и Семарглу. Вера в богов крепла на Руси, а вместе с нею крепли и сами боги. Соперничество между Велесом и Перуном, впрочем, не прекращалось ни на один день, хотя порой и могло казаться иначе. И все же, период спокойствия завершился отнюдь не из-за очередной мелкой потасовки.

Мокошь – дочь Рода и сестра Велеса, по разумению ли проведения, по разумению ли батюшки своего или по разумению Матери Земли, а стала хранительницей судеб. Сила немыслимая и доселе никому неведомая досталась женщине. Многие жаждали ту силу получить, завладеть ею, и значило это – завладеть самой Мокошью, вот только Род отвергал вероятность того, что дочь его когда-нибудь выйдет замуж. Поселил ее в Прави отдельно, в доме, где она пряла нити судьбы и вела одинокую жизнь. На Пряху Судеб заглядывались равно Велес и Перун. Только первый мыслил все больше не красотой ее и складностью, а властью, которую он может получить, если возьмет ее в жены и велит на правах мужа прясть его судьбу так, как ему желается, а второй ни о чем подобном не думал, а свататься к ней пришел в обход всяких правил лишь потому что сказано ему было, что негоже Верховному бобылем ходить. Ни своих родителей, ни родителей желаемой невесты Перун в известность о своих намерениях не поставил. Так что неудивительно, что когда объявили о браке, скандал разразился немыслимый.

Род утверждал, что дочь у него украли, и что Перун – никакой не Верховный, а разбойник, похищающий чужих дочерей. Сварог, заключивший этот брак, что так будет лучше для пантеона. Как бы там ни было, а союз этот половина Прави не признала, только кто мог спорить с волей Верховного? Лишь Велес. И тогда он сделал то, что навеки положит огромную пропасть между ними всеми: он украл Мокошь из дома ее мужа и увез в свой. Узнала в тот день Пресветлая Правь мощь гнева своего Верховного. Жену он вернул, едва не убив Велеса. Но репутация Мокоши с тех пор была подмочена и незаконным браком, и пленением, в котором невесть что могло произойти.

После было много всего: и подъем веры Руси на небывалый уровень с расцветом Прави, и неверный выбор в пользу вымеска Владимира, который и положил начало уничтожению этой веры, и века в забвении и скитаниях по всем трем мирам. Большинство сходилось на том, что стоит больше времени проводить в Яви и приводить людей обратно в веру в родных Богов, но удавалось это не всегда.

Всем показалось, однако, что непременно удастся в девяностых. Эпоха, когда вера в христианского бога была слаба после веры в идеологию, заменившую всех богов вообще, а свободы было столько, что ею можно было захлебнуться. Смертных нужно было только подтолкнуть, и они начали исследования славянских богов и культуры, а значит, и сил у них день ото дня стало прибавляться. Велес сориентировался быстрее всех. И оказался во главе политики, в кресле премьер-министра. А Перун поздно спохватился. И взял в руки криминальный мир Москвы, а следом – нефтяной бизнес. Грубое, гнусное, жестокое время. Криминальная война шла на улицах. Не остывала она и в пантеоне. Правила диктовала Явь. И Велес не стыдится того, что он устранил своего главного конкурента руками наемных убийц. Не мы такие – жизнь такая.

Мокошь осталась одна в разрушающейся криминальной империи мужа. И Велес, понимая, что Перун не вернется еще очень долго, а бедной вдове может быть нужна помощь, протянул ей руку. Да, он убил ее мужа, но ей необязательно было отправляться следом, как и необязательно следовать заветам любви и верности, в которые Велес верил не особенно. Или по крайней мере, не в этом браке. За то, что пришел на похороны криминального авторитета, от его безутешной вдовы получил венком прямо по хребту и проклятой земли за шиворот. За то, что сделал ей же неприличное предложение – расцарапанное лицо. За то, что бросил презрительное «все равно будет, как я сказал» - сорок пуль. Вот только о том, как это Мокоши удалось, она до сих пор вспоминать не желает, ведь убила она его отнюдь не в честной схватке, а в постели, которую разделила с ним, имея план отомстить за мужа и отправить брата в Правь, а лучше – в Навь, так надолго, как это было возможно.

«Оно того стоило» - будет думать он, пять лет ожидая возвращения своего обратно. И Велес, конечно, вернулся. Сил становилось больше, их снова начали славить, а значит, у них у всех снова был шанс. Вот только пантеон вновь не един, и един едва ли будет. Все идет по кругу. Славянские божества вновь разделились на сторонников Велеса и сторонников Перуна, все чаще в пантеоне говорят о войне. И кажется, что они кое-чего не понимают. Война уже идет. С первого дня Громовержца и Змея на этой земле, она не прекращалась ни одно мгновение. И нет пока во всех трех мирах Силы, способной это изменить.

---

ДОПОЛНИТЕЛЬНО
➤ Можем обсудить некоторые детали, например, внешность, отдельные моменты биографии, текущую должность, но каких-то глобальных изменений внести уже не удастся, мы играем историю именно в таком виде. Интересен лейтмотив противостояния в пантеоне, теория основного мифа, в котором Громовержец всегда сражается со Змеем.
➤ Да, чтобы убить Велеса, Мокошь переспала с ним, а когда он уснул, сорок раз в него выстрелила. Ачотакова? Она, между прочим, Верховная, и никто не смеет ее судить.
➤ Заявка не в пару. Велес всегда смотрел на Мокошь, как на средство достижения цели, скорее, как на вещь или функцию, нежели, как на живого человека\божество. Может быть, он и любит ее какой-то странной братской любовью, но в остальном, она – способ уязвить Перуна, забрать у него, что-то дорогое и важное, способ лишить его покоя, а равно контроля над судьбами, ведь он уверен, что она прядет их не сама, а под чутким контролем мужа, а вообще-то он и сам не против установить такой контроль. Вполне вероятно и даже ожидаемо, что у Велеса есть жена и дети, но кто это и сколько, мы не прописывали. 
➤ Велес такой, какой он есть. И он этого не стесняется и не чурается. Его не волнуют ярлыки, он совершает неблаговидные поступки, потому что может, хочет, потому что у него есть такая власть. Ему нестрашно быть подлецом, мерзавцем и кем там его еще назовут, потому что все эти человеческие оценки неприменимы к нему, как к божеству, и он это отлично знает. Как знает, что в их противостоянии с Перуном есть какая-то затаенная обреченность, ведь в сущности, у них никогда не было выбора, быть врагами или не быть ими.

Пробный пост

Мокошь утыкается в грудь супруга и кричит так, что этот крик заполняет собой всю парковку. Слезы льются из глаз, хотя она не плакала, казалось, уже столетия. Опустошение, которое ощущает Богиня теперь, сравнимо с черной дырой, с целой Навью, с кратером вулкана и она задыхается в этой пустоте. За все время их брака, за долгие годы союза, они проходили через многое, но она никогда не теряла Перуна, никогда не оставалась без него надолго и никогда не была по-настоящему одна. Она не хотела, она не знала, как жить без него. И теперь, ощущая под пальцами не его энергию, не его ауру, а только одну лишь смерть, Мокошь тоже умирала, ощущая, как секунды проносятся сквозь нее, вырывая куски души и сердца. Те самые, что она когда-то отдала мужу.

А потом были врачи. Много врачей. И глупые, нелепые попытки спасти его. Как можно спасти того, кто уже мертв? И как может быть мертв тот, чей голос она до сих пор слышит? Мокошь стоит с совершенно безразличным видом. Слезы все еще струятся по щекам. Собираются журналисты, вспышки камер, приезжает охрана, которую вызвал Лёня, потому что сейчас Владислава не способна ни на какие действия и решения. Она только смотрит на свои руки и платье, запачканное кровью мужа, и не понимает, как это могло случиться с ними. Почему? Почему она не предусмотрела? Почему не прислушалась к своим ощущениям? И задавая себе эти вопросы, она плачет снова, пока не приезжает сначала сын, а затем дочь и по ее виду Мокошь хорошо понимает, что та уже успела сопроводить отца по Калинову мосту.

А потом были похороны. И много-много людей. Вопросов. Пожеланий. Соболезнований. Черное платье, которое Перун не любил, потому что считал, что черный ей не к лицу. Но она нарочно его надела, чувствуя где-то за задворками своей чудовищной боли еще и гнев, раздражение, злость на мужа. Почему он оставил ее? Почему он тоже не предусмотрел всего, что случилось? Почему не был достаточно осторожен? Ей хотелось насолить ему такой нелепой глупостью, почти детской. Он ведь видел ее из Прави? Наверняка видел. Пусть любуется этим чертовым платьем! Впрочем, еще он видел ее слезы. Он ненавидел их больше всего на свете.

А потом был Велес. Его сопровождение из головорезов. Чертов венок, который Мокошь швырнула ему вслед, прежде разодрав мерзавцу лицо и не забыв в него плюнуть. Сколько пощечин он стерпел от нее, прежде, чем схватил за руку и ровным тоном заявил, что она сошла с ума от горя? Женщина не знала. Но теперь гнев ее кипел уже не только в груди, но и в жилах. И она знала, чью жизнь выжжет этот гнев, чью жизнь превратит в ад и кто следующий пройдет по Калинову мосту. Щедро высыпанная за шиворот ублюдку могильная земля, была весьма однозначным обещанием, которого Мокошь никогда не забудет.

А потом были люди. Жалкие смертные, которые думали, что обладая мнимой властью, утвержденной криминальным миром Москвы, они смогут отобрать то, что им не принадлежало. То, что принадлежало Перуну и его семье. Им казалось, что его смерть подвела черту под его начинаниями, и они никогда в своей жизни так не ошибались. О, считаться с женщиной в мире организованной преступности никто не намеревался, разумеется. Но Мокошь могла их заставить. У нее для этого было все необходимое. Ее магия, деньги на счетах супруга и люди, верные его памяти. Кровавые раскаты разнеслись по Москве, словно весенняя гроза. Мокошь не щадила никого. Воистину, женщины куда более безжалостны, чем мужчины и Владислава доказывала это каждый день своей новой жизни. Но чем дольше она это делала, тем острее ощущала, как ей не хватает мужа рядом. Отстаивая его наследие, его дело, их дело, она чувствовала себя не на своем месте и лишь от того, что была вынуждена, продолжала.

А потом была месть. Такая жестокая и беспощадная, как и та, что в ней нуждалась. Мокошь знала, что делала и желала этого. Планомерно и целенаправленно она уничтожала всех, кто прямо, или косвенно был причастен к покушению и смерти Перуна. Исполнителей нашли первыми. Это было так бесконечно просто, что даже немного смешно. Владислава предпочитала не пачкать свои белоснежные руки в чужой крови так прямо – она все чаще пользовалась прялкой, истощая свои энергетические запасы чуть ли не до нуля, но добиваясь желаемого. Но в тот вечер она сама взялась за нож. И та кровь, что окропила ее руки и платье, словно смыла кровь мужа с ее души, разума и сердца, принося долгожданное облегчение, которое достигло своего пика в день, когда она шестнадцать раз выстрелила в лицо Велесу, не сожалея об этом ни единой секунды ни до, ни после.

А потом была усталость. И понимание того, что за последние полтора года Мокошь делала все то, что не делала за тысячелетия своей жизни и ей это не нравилось. Она знала, что муж вернется, нужно только подождать. Она знала, что он ни за что не оставит ее навсегда. Она знала, что он снова возьмет дело в свои руки и ей доведется вернуться на свое место. Но когда? Этот вопрос мучил женщину день ото дня. Она скучала по мужу так отчаянно, что порой это казалось невыносимым. Да, Мокошь могла быть одна. Она могла со всем справляться самостоятельно. Но она не хотела. Ни быть одной. Ни справляться ни с чем без Перуна. Это казалось не то, чтобы неправильным – вообще немыслимым.

Но бросать начатое Мокошь не намеревалась. Она продолжала заниматься делом, что иссушало ее, лишая сна и покоя. И вместе с тем продолжала делать все, чтобы языческие начала в людях множились, а имена языческих Богов упоминались все чаще. Способствовала раскопкам, популяризации культуры, открытию музеев. Чем больше думали о Перуне и исследовали языческую религию Руси, тем скорее он должен был вернуться. Появился интернет, чем немало помог женщине распространять соответствующие сведения, что называется «из первых уст». Уж она-то знала, кем именно был супруг и как ему поклонялись ранее. Выходили книги, с кафедры вещали ученые. Это то, что требовалось мужу. Это то, что требовалось им всем. Мокошь была упряма. Да, поначалу она думала, что такими темпами супруг вернется к ней, через три месяца, может быть, через полгода, но не более того. Но чувствуя и то, как медленно пополняется энергией сама, женщина убедилась в том, что на желаемое понадобится куда больше времени.

Когда раздался звонок в дверь дома, Владислава сидела в кабинете, разбираясь с бумагами. Ни дом, ни место постоянного проживания она не меняла. Отчасти, потому что это было неудобно, отчасти, потому что ей хотелось, чтобы когда Перун вернется, он знал, куда идти. И он знал.

Мокоши не нужно было открывать дверь, или смотреть в глазок, чтобы понять, кто стоит у входа. Ей даже не нужно было подниматься из-за стола. Понимание поразило ее существо в одночасье, узнавание разнеслось мелкими разрядами тока по каждой клетке тела и женщине на мгновение показалось, что она задыхается. Дверь, конечно же, открыли без нее. И гостя попросили подождать, не подозревая, что в этом доме он – единственный хозяин. Мокошь не волновали все эти глупые слова. Босая, она бежала по ледяному полу, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди. Она остановилась, лишь забежав в комнату. Застыла на месте, глядя голубыми глазами, полными боли и страха, но вместе с тем радости и предвкушения встречи. Она ждала так долго. Так долго, что несколько тысяч лет их жизни показались ей на этом фоне не столь многочисленными. Женщина медленно приблизилась к супругу, коснулась пальцами его плеча, шеи, щеки, словно убеждаясь в том, что это – на самом деле он. И это был он. Слезы вновь закапали из глаз, но Мокошь не позволила себе ни единого всхлипа, прежде, чем поцеловать мужа в губы, ощущая, как с этим поцелуем с плеч словно падает гора. Но лишь только на одно мгновение. Потому что в следующее, она размахивается и ударяет его по щеке с силой, которая, пожалуй, была для Громовержца ничтожной. Уж точно он на войне получал куда больше женской оплеухи. Но Мокошь надеялась, что это хотя бы обидно.

- Мерзавец! – хрипло кричит она ему, наконец, заходясь в рыданиях. Ей так давно это было нужно, - Оставил меня тут одну… Со всем этим! Оставил! Ненавижу тебя! – и она толкает его, не давая себя обнять, хотя, наверное, и это ей тоже было очень нужно.

VERMAX & ARRAX [A SONG OF ICE AND FIRE]

раса: драконы возраст: 15 & 14 на момент смерти.

деятельность: на выбор игроков место обитания: Вестерос

Joe Cole / Jake Hold  as Vermax
Froy Gutierrez as Arrax

---

КЛЮЧЕВАЯ ИНФОРМАЦИЯ

»Вермакс»

• Старший сын Сиракс и Караксеса. Первый среди четырех своих братьев и двух сестер. Рос и взрослел вместе с принцем Джекейрисом Веларионом. Стал ему верным другом и защитником. Всегда считал юного всадника достойным всех почестей и готов был перегрызть глотку каждому, кто посмеет косо посмотреть на мальчишку и презрительно назвать того бастардом.
• Компания старших всегда была интереснее подрастающих детенышей. Рассказы взрослых о былом зародили в тебе желание стать такими же как они. Открыть новые земли, стать прославленным воином, вписать и свое имя в историю. Это было даже мило, когда мы с матерью видели этот огонь азарта в глазах. А потом…юный Джекейрис приказал тебе лететь на Север. Ты воспринял это как приключение, о котором так мечтал. И никто тогда не заметил, что война уже вот-вот начнется.
• Драконы танцуют. Драконы умирают. Ты вернулся домой, но вместо радостных лиц застал скорбные. Не стало Арракса. Только-только пал Грозовое Облако, едва вставший на крыло. Гнев наполняет звериное нутро, в сознании точно набат звучит мысль о мести. Когда появляется возможность – ты не медлишь ни минуты. Поверить в себя так легко. Корабль за кораблем сгорали в драконьем огне. Но одна стрела…всего одна чертова стрела и  охотник становится добычей. Удар о воду. Соль ее жжет горло и глаза. Как змеи овивают обрывки парусов и канаты тело, мешая подняться в воздух снова. Но вскоре все заканчивается и море становится тебе могилой. Мы с мамой гордимся тобой, сын. Ты погиб так, как подобает нам, драконам.

»Арракс»

• Тот самый дракон, что пал первым. Ты ведь не хотел этого, правда? Не хотел, чтобы все закончилось так, как закончилось, когда вдруг решил в себя поверить и затеять опасную игру? Ох, милый мой сын. Арракс, надо было хоть иногда слушать меня, а не только Вермакса и Муни. Я уважаю твою смелость, вижу в высокомерно вскинутом подбородке и блеске глазах себя в твоем возрасте. Но не могу не осуждать за откровенную глупость. Не переживай, ты отомщен. Был. Вхагар погибла от моих клыков. Во всяком случае, так было.
• Ты – не Вермакс. Ты не нуждался в одобрительном слове со стороны, чтобы почувствовать себя важным, нужным. Не стыдится возиться с подрастающими братьями и сестрой, охотно принимая участие в их шалостях. Старший брат лишь злобно порыкивая на тебя, спрашивая, когда ты, наконец, повзрослеешь. В ответ пожимал плечами, искренне удивляясь, с чего вдруг Вермакс стал таким противным и скучным.
• Порой, чтобы повзрослеть надо умереть. Ты не говоришь об этом, но это читается в глазах: в Танце драконов ты винишь себя. Если бы тогда был более внимательным и рассудительным, если бы не пытался ослепить Вхагар, выпуская ей в лицо поток пламени, если бы не потерял бдительность… Столько было возможностей избежать дальнейших событий, но прошлое на то и прошлое, что его не переписать и не изменить, все что нам остаётся, так жить с последствиями собственных ошибок. В глубине самого себя ты это прекрасно понимаешь и все-таки проклятое «если бы» глубоко вкоренилось, разъедая и уничтожая тебя изнутри.

• Смерть – еще не конец. Кому-то показалось здоровой идеей вернуть огнедышащих чудовищ в Вестерос опять. Вы стали одними из первых, кого увидел дивный новый мир. Мир без «наших» людей. Его границы, казалось, сужены до предела, очерченные искусственным солнцем и звездами под высоким сводом, да тяжелой огнеупорной дверью. Свободу обретя в пожаре, вы снова можете летать в небесах Вестероса. Предоставленные сами себе. Захотите ли вы так и остаться, не подчинившись никому в память о первых своих всадниках, или, напротив, впишитесь в новую войну, присягнув одному из новых «королей»? Что ж, решайте, мальчики, теперь вы оба взрослые.

---

ДОПОЛНИТЕЛЬНО
• Не буду распаляться на тему требований ибо они типичны. Не важен размер постов и их стиль, главное – желание играть. Нас, драконов, тут много. Даже Вхагар может передать особый привет Арраксу. Вариантов для игры тоже – непочатый край. Семейные уютные эпизоды, стекло во время Танца, активное участие в новой войне, сопровождаемая попытками выжить в мире без драконов – все это можно организовать. А еще у нас есть беседка, в которой иногда происходит перемывание костей всадникам и не только.
• Внешности обсудить тоже можно.

Пробный пост

«из постов Муни»

1. Ее семья была иной. Караксес, Сиракс, Вермакс, Арракс, Тираксес и Облако (ГРОЗОВОЕ!!! Облако). Когда-то была ещё Вхагар, но она ушла. Предпочла ей нового наездника. Так же поступил Санфайр. Поступила она. Все драконы, что пробудились после Рока Валирии уже на каменистых берегах Драконьего Камня, между наездником и сородичами выбирали наездников. Без своего человека не было ощущения полноценности. Своя жизнь ничего не стоила по сравнению с амбициями всадника. Драконы цеплялись друг другу в глотки и разрезали небо пламенем в угоду… чего? Уже неважно, кто сидит на Железном Троне, если Драконье Логово полно костей. Истина, которую Мундэнсер поняла в слишком раннем возрасте, оставшись совсем одной на Драконьем Камне. Все обещали вернуться. Никто слово не сдержал. Люди говорят, что Таргариен брошенный на растерзание собственным мыслям, одинок и предан всеми – страшен и опасен. Глупцы. Дети лета, что никогда не видела дракона, изморенного потерями, отравленного чужой ненавистью. Одиночество страшнее смерти. Быть живым среди мертвецов – страх, что прошел с ней сквозь века, пустил корни, окреп. Плясунья не стремится его искоренить. Наоборот холит и лелеет. Забудет прошлое и будет слишком легко поддаться соблазнам мира. Вновь поверить в чужие амбиции. Стать оружием. То, что заложено в самом фундаменте сознания не желает быть переосмысленным.
2. Арракс был ее братом тоже, пусть они вылупились из кладок разных дракониц, а Мелеис – она подарила ей жизнь и, пожалуй, этого достаточно, чтобы быть благодарной ей. Из-за чужих непомерных амбиций она уже потеряла часть семьи. Не хочет ещё оплакивать тех, кто остался рядом. Не желает терять ещё Караксеса – отца не по крови, но тот, кто воспитал и любил как родную дочь. Собственная жизнь теряет ценность, если рядом не будет тех, кто наполнял ее смыслами. Плясунья в страхе прикрывает глаза, представляя пустой Драконий Камень. Быть последним драконом, вот что пугает по-настоящему ее.
— Тогда обещай мне, что вернешься на Драконий Камень.
  Говорит совсем тихо, уткнувшись носом в грудь Караксеса. Прижимается всем телом, будто собственного тепла недостаточно, чтобы согреться. И, если прикрыть глаза, не разрывать объятия, вслушиваться в чужое сердцебиение, то мир уже не столь пугает.
3.

Чужое неверие – не преступление. Но задевает его все сильнее. Лишает итак не многочисленных запасов терпения.
– Интересно. – тянет гласные с глубоким шумным вздохом, почти рычит Караксес. Всё так же нависая над Таргариен, он опять делается чуть отстраненным и задумчивым. Забота матери последних в мире, самых юных драконов о них по-своему трогает и умиляет. В памяти пытается дракон отыскать – помогал ли кто-то ему? Специально или нет. Были ли в те моменты рядом блюстители, всадник или более старшие сородичи, которым детёныш подражать пытался. Было ли это больно тогда, потому что сейчас достаточно лишь сильно захотеть и на месте полуобнаженного мужчины поднимется не самый большой для своего вида, но внушающих всякому страх размерами своими  дракон.
В памяти нет ничего, что имеет отношение к его собственному обращению. Он знает – способность была с ним всегда, но как и когда впервые себя явила не помнит. К счастью ли или сожалению? Этого уже не дано узнать. Зато всплывает в памяти то, с какой гордостью он взирал на подросших Вермакса и Арракса, устроивших небольшую потасовку из-за куска добычи и брошенных друг в друга оскорбительного «ящерка». За тем, как легко пара мальчишек уже в следующую минуту становятся дракончиками и начинают рычать, кусать и царапать друг друга. А потом, выбившись из сил, снова обращаются человеческими детенышами со следами недавней драки, тяжело дыша и продолжая ворчать. Кажется, там им как раз около четырёх и трех лет. Так отчего же дети Дейнерис не владеют этим навыком? Не знают? Не умеют? Бояться или не хотят? Караксеса охватывает любопытство и желание взглянуть на новых своих братьев или сестёр усиливается кратно. Он не станет просить об этом, постарается сделать так, чтобы это стало желанием их общим, пусть и под разными мотивами.
Вспышка чужого гнева заставляет Караксеса ответить. Рыкнуть чуть громче и щёлкнуть челюсть, но все же отодвинуться на пару сантиметров. Мать, защищающая своих детей – прекрасное зрелище. Прищур и вспышка молнии в глазах, грозный тон – на мгновение, всего мгновение, Кровавый Змей вспоминает о собственной матери. Дримфайр тоже говорила подобное, когда очередной её ребёнок вылуплялся в колыбели принца или принцессы, а потом переселялся к остальным родичам в Логово. Караксес несколько раз лично получал от матери совсем не нежный укус в шею или удар по морде за то что опять назвал кого-то из младших «приемышем» или извалял в грязи, отобрав предназначенную «мелочи» еду. Сиракс тоже матерью была не менее строгой и заботливой, явно следуя примеру старшей драконницы, хотя иногда вступая с ней в спор. Должно быть, все матери такие. За редким исключением. Что драконы, что люди.
– У тебя несколько вариантов. Первый – отойти, не мешать и позволить настоящему дракону сделать то, что нужно. Второй – стать приманкой, объектом защиты для  своих «детей». Третий – оставить все, как есть. Позволить остаться им лишь животными, какими должны их видеть все. Только это будет крайне сложно для тебя. Контролировать, читать язык тела и жесты, понимать хотя бы примерно рык, стрекот и шипение…Первое изменение в три года? Не думаю, что это будет для твоих деток приятным. Первый, второй и даже десятый раз могут стать для них болезненным. Это не просто весёлые фокусы, Дейнерис. Будет крик, рев и метания по логову. Обычно во младенчестве изменения ограничиваются только воплями, но твои – подростки. С мозгами. Окрепшим костяком. Готова ли ты на это смотреть, Мать? Я не могу тебе дать ответа, сколько времени это займёт. Сколько придётся придерживать Дрогон, Визериона и Рейгаль. Никаких цепей, само собой.
Потом Караксес замечает в ней какую-то растерянность. Думает о том, что, возможно, напугал, принцессу. Но потом она задаёт вопрос и его пробирает на смех. Хочется цыкнуть, развести руками в сторону и пошутить про «заглянуть под хвост», но он себя сдерживает. Дейнерис не виновата в том, что знает так мало. Вернее, практически ничего не знает. Кроме нескольких сказок и красивых легенд, песен и прочих произведениях искусства, повествующих о славных временах господства драконов. Наивная маленькая девочка лета.
– Обратятся и узнаешь. Люди нас всех самцами величали или дракон такого-то Таргариена, пока не заметят, что кладка яиц под лапами покоится. Таргариены – то, конечно, знали наш пол почти сразу. А остальные – какое им дело, правда? Пламенем дышим все, летаем все. Жрём скот или всё, что пожелаем тоже все. Вопрос количества, наглости и потребности.
Он замолкает, давая леди время принять и эту долю информации. Снова приближает к ней голову и смотрит в глаза. Удивляется её вере в собственную безопасность, но быстро вспоминает о том, что о драконах принцесса не знает почти ничего. Ни о их переменчивом слишком резко характере точно пламя. Замечает, как она поднимает и тянет руку к нему. Улыбается широко, услышав о желании себя коснуться. Прежде – зверь непременно бы резко дёрнулся и следующим резким движением вцепился бы в руку. С каждым новым движением сопротивляющегося человека сильнее сжимал бы зубы, пока их острые края не  оцарапали бы кость. А после – порвал бы мышцы и сухожилия, лишая возможности двигать рукой хотя бы какое то время. Если бы вообще не оторвал от остального тела. В качестве урока наглецу – «хочешь гладить дракона, заведи своего».
Но то было при Деймоне. Сейчас Караксес принадлежит сам себе, поэтому не делает ничего из списка. Чувствуя, как чужая ладонь скользит от подбородка к его горлу, дракон отвечает на ласку. Тихо, едва слышно рыча и шипя, слегка поворачивает голову в сторону, обнажая горло. Подставляется точно огромный кот, прикрывая глаза.
«Хочу увидеть» - врезается в самую глубь сознания. Дракон фыркает и, отступив назад на несколько шагов, выпрямляется, скрещивая руки у груди. Хмурит брови и поджимает губы, раздумывая над просьбой Дейнерис. А после улыбается в умилении, положа руку на сердце.
– Какая забота, девочка. Нет, не трудно. Здесь мало места и балкон едва ли выдержит мой вес в истинном обличье. Что ж, придётся полетать немного. Жаль, темно и не вся моя красота будет видна в вечернем мраке. Не прощаюсь, маленькая завоевательница. Смотри во все глаза.
Он разворачивается и идёт к выходу с балкона. Касается руками металлических перил, пару раз дёргает со всей силы и наваливаясь всем весом, проверяя надёжность конструкции. Оборачивается, чтобы удостовериться – за ним наблюдают. Отсчитывает до трех и влезает на самый край балкона. Смотрит вниз, напрягая зрение и слух. Усиливает хватку до боли в мышцах плеч, снова начинает считать в обратном порядке. А потом, дойдя до нуля срывается с места, прикрывая глаза.
Летит вниз, после пары ударов сердца начинает обращаться человек. От лица не остаётся ничего. Теперь там клинообразная морда зверя. Все изменения происходят одновременно и в считанные секунды. Конечности и тело  увеличиваются в десятки раз. Становится более длинной, тонкой и изящной для такого огромного создания шея. Из позвоночника отрастает хвост. Пробиваются из темно-красной чешуи шипы и гребень, на голове появляется несколько пар рогов. Это почти не причиняет боли.
«Просыпается» Караксес в десятке метров от земли, успевая в последнюю минуту извернуться и взлететь вверх. Кажется, впрочем, все равно успевает задеть хвостом несколько стёкол и выбить их, заставив заорать сигнализацию. Резкий высокий звук бьёт по слуху дракона, заставляя того ответить рыком и затрясти головой.
Первая мысль – унестись прочь. Вторая – атаковать «пищалку», выдохнув огонь в отверстие оставшиеся от разбитого стекла. И лишь на третьей пробивается «разум» - не сейчас. Сейчас ему нужно другое. Другая. Девчонка на несколько этажей выше. Последняя Таргариен.
Он поднимает голову и передаёт ей «приветствие», ещё раз зарычав на высокой ноте. Сразу за этим начиная набирать высоту. Поднимается все выше, не заботясь о том, что за всеми стёклами могут быть люди. Что он опять попадёт в объектив местной прессы. Лишь поднявшись до нужного этажа, Кровавый Змей замирает в воздухе. Почти в вертикальном положении. Медленно взмахивает крыльями, удерживаясь в воздухе. Скалится и ещё раз рычит. Поворачивает голову в сторону и выпускает из глотки струю пламени. И снова возвращает внимание к Дейнерис, ожидая действий маленькой принцессы. Матери драконов.