▼ ▼ ▼
дружеский слоубёрн
▲ ▲ ▲

	— kim sejeong — [ ex-ioi + ex-gugudan // solo // actress ]
	вы – сцилла и харибда, два чудовища. вы – непреодолимая сила и неподвижный объект. между вами – лестничная клетка и хрупкое понимание. между вами – тонкая черта. ты спасаешься от прошлого, как можешь, и, спасаясь, (чуть было не) превращаешься в то самое чудище, от которого убегала. но у прошлого есть туз в рукаве: чем дальше от него убегаешь, тем ближе оно оказывается к тебе; и когда оно заявляется на порог, рвется в твою жизнь и квартиру, кто приходит к тебе на помощь? мина – водоворот чувств и эмоций: затягивает в пучину безысходности, тащит на дно, и топит, топит, топит. будь ты какой-то иной, решила бы, что оказаться к ней так близко – слишком опасно. но ты – зверь в обличье чудесной девы: откусишь голову и не содрогнешься. и потому, когда шторм стихает, бросаешься в воду с головой. вы могли бы испортить друг другу жизнь, если бы захотели; вы могли бы испортить жизнь всем остальным, если бы сочли необходимым. но вы не хотите и вы не считаете нужным, а потому между вами – что-то вроде дружбы: уже не просто соседки, еще не подруги. вы – товарищи по несчастью, но только лишь в том смысле, что обе несчастны: глубоко и непреодолимо. мина не спрашивает, кто рвется в твою квартиру по ночам; ты не спрашиваешь, на кого она кричит, возвращаясь с работы. вас обеих скелеты в чужом шкафу не слишком интересуют – и совсем не пугают. а потому мина снова и снова выползает из квартирки, чтобы доходчиво объяснить твоему бывшему, куда именно она засунет сжимаемую в руке швабру, если он сейчас же не уберется из высотки; а ты как бы случайно предлагаешь выпить пива, когда крик на том конце лестничной клетки стихает. – заявка на соседку и (чуть позже) лучшую подружку, или не лучшую, или не подружку вовсе; – подразумеваются отношения по типу дружеского слоубёрна с разгоном от «пригласить на чай» до «пригласить вместе разнести тачку бывшего» – с искрой, бурей и, возможно, капелькой безумия; можем поесть стекла с привкусом романтики; – внешность: по причинам, объяснять которые, думаю, не нужно, мне бы очень хотелось видеть рядом с миной именно седжон; однако это не ультимативный момент и на внешности может быть кто угодно, подходящий по типажу и возрасту; – возраст: вижу персонажку от 23 до 27 лет, в идеале, конечно, ровесницу мины – 25 лет; – по профессии может быть кем угодно, это не слишком принципиальный вопрос, хоть предпринимательницей, хоть безработной, живущей не деньги бывшего муженька; – с биографией чуть сложнее: была (или все еще) замужем за богатым мужчиной, не слишком понимающим слово «нет»; как именно они познакомились, в какой момент решили узаконить (и раз_законить) отношения, по какой конкретно причине седжон решает от мужа уйти – уже на усмотрение игрока, как и все прочие аспекты биографии.

ALUCARD — hellsing

беру твинка сразу после выложенной анкеты. хочу стекла. хочу те сложные взаимоотношения слуги и хозяйки, где много взаимоуважения и одновременно давления из-за разницы в положении. хочу невозможных чувств, которым нельзя быть и нельзя показываться. хочу сводящих скулы спорой и подначек между алукардом и интегрой. в общем пара, но не классическая с розовыми соплями. про себя: пишу в лапслоке от 3к и до конца вдохновения (10-19к), в птицей тройкой, в третьем лице. как пишите вы - не принципиально, единственное на что у меня стойкая аллергия - первое лицо. могу писать украшая текст выделениями, шрифтами, цитатами, etc, но не всегда и не обязательно. вообще я компромиссная, договоримся обо всем.

ты - слуга в доме хеллсинг. ты - защитник потомков дома хеллсинг. ты - главное оружие интегры хеллсинг. тебе бы ненавидеть все связанное с этой фамилией, но есть вызовы от которых ты не можешь отказаться. есть вызовы которые ты бросаешь подобно белой перчатке на стол в кабинете хозяйки [всегда девочки для тебя] тебя забавляют люди и их короткие жизни. тебя утомляет поручаемая работа - слишком скучно, слишком пресно. гораздо веселее играть с человеческими пороками, скрытыми желаниями и глупыми надеждами. гораздо веселее испытывать терпение интегры. гораздо интереснее пытаться вытянуть из нее правду, скрываемую за тщательно контролируемым лицом. гораздо веселее смотреть, как в глазах х о з я й к и загорается пламя, раздуваемое настоящей злостью.
смех эхом разносится по поместью:
интегра как всегда не разочаровала.

маленький лол

lev; the last of us

— Смотри, Эбби. Дом 2217.
— Отлично, нам нужен 2225. Уже теплее.
— Не надо теплее, тут и так жарко.
Лев — протест против "традиций". Лев — воплощение свободы и невинности. Единственное яркое пятно в покрытом мраком мире.
Льву не занимать смелости. Уже в юном возрасте он отказался от навязанного ему имени Лили, ядом капающего с губ матери, посвятившей свою жизнь бездумному следованию заветам в ущерб собственным детям. Затем отказался от бракосочетания с выбравшим его, вопреки желаниям Льва, мужчиной в родном поселении. И, наконец, отказался поддаваться ярости и жестокости, даже после того, как все Серафиты охотились за ним, стоило ему сбрить волосы, даже после смерти сестры, защищавшей его до последнего. Даже когда видел, на что готова пойти его спасительница в отчаянных попытках отомстить за своих друзей. Лев был верен своему сердцу и стал тем самым светом, что Эбби нашла в темноте.

---

Как не может быть Джоэла без Элли, так не может быть Эбби без Льва. Я понимаю, насколько маловероятно, что кто-то придет играть за этого прекрасного персонажа, но светлячки живут надеждой. Вы очень меня обрадуете, если появитесь! Впереди еще много приключений, много стекла и ужасных событий, но... Еще не весь мир спасен, не все странности "старого мира" объяснены, не все шутки пошучены. Давайте это исправим.

пример поста;

Клайд держит в руках лопату. Шершавое древко елозит по мозолям, грязь смешивается с потом, взмокшие волосы лезут в глаза. Но хуже всего — запах гнили. Он забивается в нос, пропитывает собой одежду, захватывает все пространство вокруг и не оставляет возможности дышать полной грудью.

Клайд продолжает копать. Лопата вбивается в землю, черпает порцию, отбрасывает ее в сторону, снова в землю. Клайд помогает ногой, стирает тыльной стороной ладони пот со лба, выдыхает. Из могилы — он копает могилу? — вырывается костлявая рука. Порванный рукав клетчатой рубашки, кольцо на безымянном пальце, беззвучная мольба о помощи в хаотичных движениях.

Клайд хватает руку, тянет изо всех сил. По всей округе разносится звон колоколов. Почему колокол звучит как сердце? Тук-тук. Тук-тук. С каждый ударом сердце словно замедляется.

Тук-тук. Тук. Тук.

Тук.

Клайд подорвался с места. Весь вспотевший, дыхание сорвано, правая рука схватилась за грудь в области сердца. В висках стучало, в горле пересохло. Очень похоже на отходняк. Точно! Это отходняк. Он же вчера выпил…чертову содовую и два стакана кофе. Значит, усталость. Со всем происходящим в этом адском месте удивляться нечему. Мозг впитал в себя все дневные переживания, пережевал их как мог и просто выплюнул напряженным кошмаром. А уставший Клайд, будучи трусливым засранцем, перепугался просто так. Спасибо, что не обмочился.

Хорошо, что Грейс не увидела этот позор. Не увидела же?

Он оглянулся. В комнате было пусто. Утренние лучи неохотно пробились сквозь завешенные тряпьем окна, подсветив частички пыли и недовольное лицо Клайда. Грейс, очевидно, здесь не было. Наверняка она занималась каким-то куда более важными вещами, чем попытки проанализировать идиотский кошмарный сон. Не зря ее считали умнее Клайда. Не зря он сам так считал.

Он пролежал еще какое-то время в кровати, уставившись в потолок. Сон по-прежнему отказывался его отпускать: в ушах заело жуткое сердцебиение, а ладони словно так и не ослабили хватку на древке лопаты — настолько сильным было напряжение. Вскоре это надоело даже ему, и пришлось лениво собираться и выходить из комнаты.

В мотеле кипела жизнь. Откуда-то доносились радостные голоса, тихие разговоры, шум различных инструментов, в том числе музыкальных. Это место умело выбивать любые мысли о ночных монстрах, о ночных кошмарах, о ночных проигрышах в карты везучему Юджину. Клайд по-прежнему торчал два шоколадных батончика ублюдку и подозревал, что тот мухлюет, но поймать его за руку еще не удавалось.

Спустившись вниз, Клайд заметил знакомую рыжую макушку. Подкравшись сзади, он мягко ткнул ее — Грейс, не макушку — пальцем в ребро и лукаво улыбнулся.

— Всегда ожидай нападения, — пародируя хриплый голос мастера Мияги, сказал он, тут же отмечая, что над китайским акцентом еще стоит поработать. Или, знаете, перестать его использовать. — Или…

Клайда прервал знакомый мужской голос. Стивен, приятный тучный мужичок лет шестидесяти, по-отцовски хлопнул его по плечу и сказал:

— Простите, что отвлекаю, ребятки. Клайд, не поможешь… — он протянул Клайду лопату, от чего тот сразу напрягся, хотя на лице Стивена было куда больше сигналов для беспокойства.

Он вдруг стал каким-то удивленным. Будто кто-то показал ему мокрого вилли, затолкав слюнявый палец в ухо. Или он вдруг узнал, что заниматься сексом со своей кузиной не очень нормально, даже если вы живете в Луизиане. Он бегал глазами, хотя внимание его было устремлено куда-то внутрь, где они совершенно не способны ничем помочь. Ухватился за плечо Клайда толстыми пальцами, и хватка его перестала быть дружелюбной. Кольцо на его безымянном пальце больно врезалось в плечо, клетчатая рубашка на массивной руке закрыла весь обзор.

— Стивен?.. — неуверенно вопросил Клайд, пытаясь понять, что происходит. — Грейс, что с ним?

Стивен ухватился за сердце, сделал слабый шаг куда-то в сторону, подкосился на одно колено и завалился на землю, хватаясь за сердце. В ушах Клайда по-прежнему стучало колокольное сердцебиение. Рука его задрожала, дыхание участилось, слова отчаянно цеплялись за горло и отказывались покидать рот.

— Г-Грейс… Зови кого-нибудь! — запоздало закричал он, падая на колени рядом с напряженным Стивеном, из последних сил хватавшегося за истончающие нити жизни. — БЫСТРЕЕ, БЛЯДЬ, ОН УМИРАЕТ!

Тук-тук. Тук. Тук.

Тук.

dantalion; christian mythology

Eat the beast, keep him in
Take the blame, speak the name

Задним умом понятно: всё началось, когда умер наш дед,

у Перси в глазах ни слезинки, все в горле застряли. «Не больше ста ярдов за три часа, иначе всех оленей в лесу распугаешь», говорит дедов трескучий голос, надкусанный шуршанием усов, в голове — живой. Тот, что мёртвый, забальзамирован и уложен в пошлый чёрно-золотой гроб, лицо вроде то же, а начинка другая. Магнолии не перебивают запах оружейного масла.

Красные, густые, плохие мысли пытаются прочесать череп изнутри. Перси давно понял, что в семье никто не в порядке, любой дебил бы понял, похоронив за год трёх братьев и деда, но Ингремы молчат. В университете, который он выбрал по единственному признаку — максимальной удалённости от Миссисипи — по возвращении с похорон становится только хуже. Зудит голова, чешутся кулаки, зеркало в туалете рябит материнской траурной вуалью, шея подружки подставляется дрожью пульса — он слышит, как её сердце гоняет кровь. Вот бы на неё посмотреть.

Перси ищет повод, чтобы вернуться, выбирает формальный — беспокойство сразу за всех. Стюардесса подмигивает влажным, полумёртвым глазом, сжимает его плечо тощими пальцами, пока никто не видит: «Добро пожаловать домой» — голос низкий и хриплый, чужой, инструкции до этого выдавала совсем другим. Лидия улыбается, глядя на него из-за калитки, по нему скучает или просто так — не признается. Отец в командировке, мать в натопленном до запотевших окон кабинете, причитает на привычном, грею кости, чую приближение смерти. Она его давно чует, как про смерть узнала, так и глядит ей в рот.

На краю ночи Перси слышит, как копошатся деревья в лесу, недавно встревоженном провалом шахты; наспех засыпанная воронка урчит только для самых внимательных — Лидия тоже слышала, но уже давно не придаёт таким вещам значения. Пастор здоровается прочерком улыбки, будто бы виновато опуская глаза. Бедная, бедная семья.

Зло чешется макушка.

Он знает, что должен вернуться на север.

Лидия думает, изучая его лицо за ужином: нос тот же, отцовский, глаза такого же цвета влажного песка, как обычно, тонкие губы от матери, высокий лоб — в старого Перси всё равно не складываются. Переводит взгляд, когда он замечает. Может, эту новую улыбку подхватил где-то на севере и отзеркалил, но это малодушная мысль. Лицо его, но не его.

Перси остаётся.

Лето накрывает город пластиковым пакетом, вся одежда пропитана запахом пота и амбара. Солнце дотягивается щуплыми во мраке руками до его макушки и наконец-то чешет как следует, пока сосредоточенно работают руки. Лидия зачем-то спрашивает: зачем ты поросёнка зарезал? Перси говорит: хотел на кровь посмотреть.

---

Фактологическая сводка: Миссисипи, Оксфорд, население 2000 человек, 1980-е. Американский юг, satanic panic, визуально очень нравятся арты семочки, вайбы альбома Swans из эпиграфа к заявке, Hereditary (у Лидии-Вавилон на внешности Милли Шапиро, идея с демоном Гоэтии оттуда же, но сюжет не об этом) и «Шума и ярости» Фолкнера (частично думаю о Перси как о Квентине: невротичный мальчик, не вписывающийся в каноны маскулинности, достаточно умный, чтобы понять, что на юге и внутри семьи происходит какая-то ебанина, но не справляющийся с тем, чтобы этому противостоять). Вавилон больше про олицетворение города/Америки шутка про загнивающий запад, у нас тут библейский пояс, остро стоящие социальные вопросы, земля перерыта шахтами, сам бог велел обосноваться и украсть что-нибудь из Откровения Иоанна Богослова. В семье когда-то было 7 мальчиков и 1 девочка, но остались только Перси и Лидия; у Лидии свои проблемы в виде дизостоза, мерзкого детства и роли матери всего хтонического и не очень дерьма, а Перси — Данталион, демон с тысячью лиц (можно поменять, особого акцента на это в тексте нет), но несмотря на то, что у заявки мощное настроение сатанинской ебанины, трактовать демонов как злых сущностей, захватывающих чьё-то тело, я не хочу. И Апокалипсис в любом виде выгоден вообще церкви (им только дай добраться до Страшного Суда), так что мы с вами по моим планам мощно пострадаем, натворим плохих дел, но от роли агентов приближения конца света откажемся. Тут много дыр и мало конкретики, чтобы вы заполнили тем, что вам интересно, по запросу офк навалю хедканонов и всяких гадостей (none of these words are in the bible), прошу не отказываться от Доминика Сессы в качестве прототипа, очень хочу его видеть 🙏🏻

Играть интересно как раз всеобщее загнивание и стагнацию, цикл насилия, домашний абьюз, испугался? обосрался, тонкую грань между безумием и реальными проявлениями хтони, моральную панику выдуманных ритуальных убийств восьмидесятых, nature vs. nurture, попытки обретения агентности в заскриптованном давно умершими людьми мире, а ещё что-то, издалека напоминающее инцест, но не совсем оно (снова смотрю на Фолкнера). Без романтизации всего вышеперечисленного (и особенно инцеста) и без страданий ради страданий, как бы это тупо не звучало в контексте заявки с таким багажом жестокости.

Если заинтересовались, жду в личке с любыми текстами (хотелось бы сочетания метафор и движения сюжета, плохо воспринимаю инверсии и чрезмерное форматирование), я игрок нерасторопный, но могу усилиться по первому запросу. Пишу посты по 2-4к символов, делаю графику, фанмиксы, плохо шучу, по запросу спамлю подходящими стихуями и чем только не. Аминь 👺

пример поста;

Он ищет такие места, целится в них: не прикрытая ничем молочная кожа живота, обнажённая, неиспорченная, ни пестицидов, ни чужих башмаков, сосцевидная область — трогательное место прямо за ухом, обычно укутанное волосами. Чуть ниже шея: слабая, чувствительная, Йорд не любит, когда её там трогают, прикосновения заставляют вспомнить, что тело реально. У кого-то пята, у кого-то шея.

Жестокость ей безразлична: шахтёр со исполосованным брюхом падает на землю — обратно, к ней — Йорд переварит и его, и его гроб. Тор приносит ей поделку из детского сада, очень мило, она даже улыбается и берёт его ржавые от крови ладони в свои, чтобы сказать: «глупый мальчик, знаешь, сколько во мне наделали дыр?» Его руками на направляет нож остриём ближе к её груди. «Дырой больше, дырой меньше. Нет никакой разницы.» Техногенные провалы, карстовые воронки, проседания грунта, шахты, заброшенные шахты. Где-то помог метан, в 1906 году во Франции они сами подорвались внутри, не освоив взрывчатку, после Второй Мировой войны забытые мины детонируют под землёй, и Йорд возвращает себе 405 шахтёров. «Смертным немного осталось, не думаю, что она доживут до Рагнарёка.»

Ей почти жаль, что в нём нет ничего от неё. Ни капли йотунской крови, кажется — сплошное владение Одина, асова чистота, та единственная, что принимают в Асгарде, от Йорд даже горсти чернозёма не осталось, всё забрал Всеотец. Внутренние части бёдер ныли, где-то в Мидгарде закровоточило русло реки, Йорд не сопротивлялась, просто лежала, и вся его бессмысленная жестокость была ей непонятна. Он засмеялся, чувствуя, как дрожит земля, блюющая асинхронными толчками. Имя он выбрал задолго до того, как пришёл к ней, плод развивался быстро и зло, и для того, чтобы его достать, пришлось вспороть ей живот. Тор, покрытый белым налётом, её кровью и графитовой крошкой, родившийся раньше срока, был отвратителен — не зря мидгардцы говорят «разрешиться от бремени». Йорд на него не смотрела и не видела ещё долгое время.

Она думает об этом, когда он обхватывает её, касается носом края живота, вжимается так, будто может вернуться обратно. Йорд хочет отдёрнуть руку, но он перехватывает её — знакомая настойчивость, уверенность в том, что всё ему принадлежит по праву рождения, это в тебе, милый сын, тоже от Вотана.

— И что будешь делать? Разве не весело было убивать моих внуков? Скольких йотунов вы искалечили, — свободной рукой она хватает его за волосы, жалкая хватка, бессмысленное сопротивление, — даже твой Мьёльнир вы добыли обманом.

Сдаётся, опускаясь к нему.

— Можешь съесть хоть всю мою руку, можешь разворотить лёгкие и достать сердце, можешь сварить из матки суп — больше меня в тебе не станет.

Проводит пальцем по его грязным губам, натыкается ногтем на зубы, очерчивает щеку изнутри.

— Попробуй.

BENJI FENWICK
35-45; НВ; МЕДИК В «ПАЛЯЩИХ ПУШКАХ ЧАДЛИ»; FRIENDS TO LOVERS

KARL URBAN

бенджи мог быть отличный аврором. бенджи мог стать потрясающим хит-визардом. бенджи мог быть легендарным игроком в квиддич. бенджи мог бы… мог бы, мог бы... м о г.  но у бенджи был талант. бенджи был гением. бенджи был целителем от бога.  бенджи с детства знал, кем хочет стать. он не сомневался ни капли, корпя над зельями до изнеможения и заучивая целебные свойства трав. он не сомневался ни капли, вправляя вывихнутые лодыжки своим друзьям, потому что подвернули они их после отбоя в астрономической башне. он не сомневался никогда. даже когда война набрала обороты и ему приходилось безвылазно сидеть в мунго. большой, добрый парень бенджи просто не мог пройти мимо страданий людей. он помогал всем без разбору, не обращая внимания на чины и стороны. бенджи умудрялся любить людей даже в те времена, когда его окружало кровавое безумие. любовь к людям не спасла фенвика.  как и весь его целительский талант. обвинение в участии в ставшем преступным ордене феникса, суд, азкабан. старые знакомые стали делать вид, что никакие они не знакомые. коллеги отвернулись вовсе. из светила магической медицины в один день бенджи превратился забытого всеми человека. спустя месяц фенвика отпускают, но дорога в мунго ему заказана, чтобы набрать частную практику не хватало клиентов, да и репутация у него теперь так себе. «палящие пушки чадли» подвернулись ему под руку почти случайно. или это он им подвернулся. бенджи нужно было дело, «пушкам» нужен был медик. бену будто сто лет. он недовольно бурчит, закатывает глаза и знает  м и л л и о н  поговорок. бен ценит порядок и готов биться за него до конца. бен саркастичный сукин сын, способный довести до слез любого, кто не знает его хорошо. но рори знает. и поэтому фенвик для него уморительный. потому что рори  з н а е т, что на самом деле бен самый добрый человек из всех, с кем его сталкивала жизнь. бенджи готов делиться собой и своим теплом, не оставляя ничего себе и не требуя ничего взамен. рори очень быстро учится понимать, что неправ и виноват по одному только взгляду бена. у того вообще крайне красноречивый взгляд. убийственный, сочувствующий, тревожный, насмешливый. добрый. бенджи прячет его под вечно хмурыми бровями, плотно сжатыми губами, за извечным сарказмом. но рори  в и д и т. он не знает, чем он заслужил фенвика. он без понятия, что такого он сотворил в прошлой жизни, чтоб такому  и з у м и т е л ь н о м у  человеку, как бенджи, нравилось проводить с ним время. - «малолетние дебилы - это малолетние дебилы» - «паркин, ебаный ты кусок конины, я тебе что сказал, две недели офп без полетов. сюда подошел ублюдок мать твою я сам тебя убью, чтоб не мучился» - знает миллион способов сделать лечение неприятнее, если вы с а м и  в и н о в а т ы - был загонщиком, а значит  з н а е т,  как обращаться с битой - но может прописать и без нее - маскирует беспокойство раздражением. в жизни никого этим не обманул - бойцовский клуб в лютном по четвергам

---

ПРИМЕР ПОСТА

рори все еще ржет над пивным желе джима, когда толпа начинает нести их к сцене. точнее они сначала даже не замечают, куда все движется, просто идут со всеми, но сцена блядь как рим, к ней ведут все дороги. он пританцовывает под «дорогу в дублин», с любопытством рассматривая сцену и желтый кирпич из которого она сделана, и жалея, что килин не смогла с ними пойти, отговорившись делами. хотя какие дела могут быть у ирландки в день святого патрика — не понятно. наверняка просто не хотела связываться с их подпитыми рожами.

от размышлений его отвлекает громкий голос ведущего. и танцующие вейлы. и пролетающие на облачках лепреконы. дженкинс рядом вскидывает руку, цепляя ближайшее облако. рори, наблюдавший последние пять минут, как друг выковыривал несчастное желе из стаканчика прямо пальцами, солидарен с этим решением. хотя судя по тому, как изменилось выражение лица джима, оно было совершенно неверным. друг протягивает ему оставшийся в руке клок облака, оказавшийся сахарной ватой. вообще паркин к этому угощению довольно равнодушен, но вспомнив, как дженкинс уплетал лакрицу, решил все таки съесть предложенное, мало ли тому взбредет в голову накормить его чем похуже. он осторожно берет небольшой кусочек прямо зубами, прямо с руки. во-первых, потому что так смешнее. а во-вторых, потому что свои грабалки пачкать липким не хочется совсем.

вата разливается по рту приторной сахарной сладостью с небольшим привкусом мяты, и рори морщится от этого сочетания.
- пакость, — выдает он свой вердикт и беспомощно смотрит на стакан пива у себя в руке. совершенно пустой стакан. — я пойду возьму себе еще пива, — он хлопает друга по плечу и разворачивается. море людей, конечно, внушало ужас и мимолетную малодушную мысль, что не так-то это пиво и нужно ему, но приторный привкус во вкус гнал к спасительному бару. он прокладывает себе путь через людей, старательно уворачиваясь от локтей особо недовольных, но все равно к бару он добрался с парочкой синяков. 
- шикарно выглядишь, — рори хвалит новую шляпу вилли, которой явно не было при предыдущей встрече. как и нежной, мечтательной улыбки. паркин смотрит на это чудо чудное, диво дивное, но комментировать не решается. вилли был парнем добрым, но здоровым, и рука у него была тяжелая. — нальешь мне еще твоего пива? — паркин опирается на барную стойку и смотрит, как льется жидкость. он уже тянет руку к стакану, но вилли хитро улыбается ему, теряя всю свою мечтательность, и опрокидывает в пиво целую горсть подозрительно знакомого драже. рори смеется и забирает стакан. он делает один глоток сразу же, перебивая вкус сахарной ваты.
- охренеть, вилли! ты где прятал эту прелесть? — искренне выдает паркин, оборачиваясь к знакомому. тот отвечает широкой улыбкой и поднятым большим пальцем. рори машет рукой в ответ и начинает свой путь обратно к дженкинсу, охраняя стакан с пивом как величайшее сокровище.

рори слышит дженкинса издалека. и не испытывает никаких проблем пройти вперед. а когда добирается до друга видит, почему, с некоторым изумлением наблюдая, как от того разбегается малышня.
- ты в курсе, что у тебя бумажки в волосах? — рори снимает с головы друга одну, пока еще несколько падают в туман, заволокший всю землю. бумажка оказывается билетиком. паркин с удивлением рассматривает цифру 19 и прячет билетик в карман. он поднимает голову как раз вовремя, чтобы увидеть подходящую к ним вейлу.
рори широко улыбается, когда девушка поворачивается к нему и предлагает выбрать шляпку.
- привет, красивая! — говорит он, забирая цилиндр с отделкой шотландкой. вейла и правда прекрасна, но рори почему-то показалось, что раньше они были более впечатляющие. он приобнимает девушку, улыбается и выдает:  — может, ну его этот день святого патрика? — рори еще не настолько пьян, чтобы действительно верить в то, что они с вейлой сейчас сбегут. у него джим, за которым просила присмотреть руби, у нее — работа. но он не мог не предложить. — давай сбежим? я бы тебя на своей метле прокатил. я в квиддич играю, не уроню, не волнуйся.
рори видит, как вежливая улыбка сменяется искренним негодованием. 
- везде достанете... върви по дяволите, момче! и передай своим придуркам на вениках — я  н е  вернусь, пусть ищут других дур на потеху!
и вейла уходит, на ходу бросая непонятные ругательства. они отзываются странным комом меж ребер, и рори блядь ни капли не сомневается, что это  б о л г а р с к и й.

паркин смотрит ей вслед, затем переводит такой же растерянный взгляд на джима, внимательно смотрящего в глубь своего цилиндра, затем обратно на вейлу. после чего пожимает плечами. дур искать ему не хотелось, особенно других, да и за этой бежать желания не было. рори делает глоток пива и обращает внимание на шляпу у себя в руке, значительно увеличившуюся в размерах. 

это странно, но стоило глянуть внутрь цилиндра из него дохнуло теплым ветром. не холодным, пронизывающим, мартовским, а будто на дворе июнь, земля прогрета солнцем, но еще не высушена. свист бладжера раздается слева, и рори поворачивается как раз вовремя, чтобы поймать тяжелый мяч. тот вырывается, и паркин отбрасывает его как можно дальше, наблюдая, как тот улетает. тренировка с бладжерами была так себе заменой обычной, с командой, но сейчас рори только это и мог. он перебрался в бенллех три дня назад, прихватив с собой шмоток и бладжер из набора мячей итана просто из принципа. сейчас это был единственный инвентарь, доступный ему. все равно ловить агрессивно настроенный бладжер веселее, чем просто кидать квоффл в стену.
- ты же паркин, — рядом раздается голос, и рори оборачивается, чтоб рассмотреть подошедшего. он не задавал вопрос, он утверждал.
- ты же луэллин, — в тон ему отвечает рори. мужчина был как две капли воды похож на брата, которого на руках носил весь уэльс.
мужчина смеется и протягивает ему руку.
- я видел, как ты тренировался. у меня есть предложение.
рори пожимает его руку. конечно, он будет играть за бенллех, никаких проблем, да какая там оплата, да при чем тут фамилия. 
он просто любит квиддич.

рори выныривает из воспоминаний и невидящим взглядом смотрит на сцену. губы сами разъезжаются в улыбке и паркин клянется себе, что напишет дьюи как только вернется в чадли. рори все еще улыбается, когда снова заглядывает в шляпу и обнаруживает там билетик. 64. 19 ему нравится намного больше, но он все равно складывает второй билетик к первому, похлопав по карману.
рори делает глоток пива, но вместо божественной жидкости, которую еще недавно он пил у вилли, оказывается такая мерзопакостная гадость, что лучше бы он еще сахарной ваты съел. паркин с подозрением смотрит на жижу у себя в стакане, поменявшую цвет с красивого пивчанского на подозрительно бурую, принюхивается и кривит нос.
ебучая лакрица.
- будешь? — он протягивает стакан джиму.

firebird; slavic folklore

Она всегда умирает где-то осенью, предпочитает именно в ноябре с первым снегом. Прячется на последней станции метро, когда оно уже закрыто, и остаётся на полу кусочком пепла. Ваня его в маленький мешок собирает. На зиму она прячется в языках пламени, в смертных печах, которые только начали топить. Смотрит, кто-то на печи спит, ногу вниз скинув. она всё пытается за неё ухватиться. Дровами кормят, остаётся только облизываться. Языком гладить нёбо. Птица танцует на угольках, искрами вырисовывая ожидание весны.

Ваня ближе в последнюю неделю февраля разбрасывает пепел в ванной, а сам ходит мыться в спорт-зал.

Она всегда оживает под весну. Когда-то оживала в кострах, воняющих трупами, иногда в свечке, зажжённой вечером в избе, иногда под теплотрассой. Теперь она просыпается в чужой ванной. Не выбираешь, где родиться, выбираешь, где умереть. Раньше её могли успеть заново убить - потянуться холодными руками, выщипать перья и свернуть шею.

Лета не хватает, чтобы заново поверить людям и начать ластиться к протянутым ладоням.
Ване приходится верить. Сначала он обманывает, называет себя Царевичем, и где-то в задворках прошлых жизней Жар-Птица решает ему поверить. Потом он признаётся - дурак. Птица соглашается. И правда Дурак.

Каждое лето приносит чудеса, но раз за разом всё меньше. Сказка растерялась и стала похожа на попрошайку, что у метро стоит, только просит не мелочь, а посмотреть на неё, поверить. Жар-птица всё ещё верит, но не останавливается, роется в сумке лишь чтобы найти проездной и не улыбается прохожим. Сказка плачет в подъезде. В сердце маленьком птичьем всё чешется, аккуратные зубы вгрызаются в позолоченные-молодильные яблоки.

---

И т а к ,

Концепт следующий : Птица умирает под конец осени, оживает под весну. Однажды, её нашёл Ваня Дурак и решил забрать с собой, но представил себя, как Царевич, с которым Птица когда-то давно была знакома. Потом Ваня, конечно, признается и расскажет правду, но не без усилий. Ване Птица интересна, как способ находить молодильные яблоки ( в данном концепте это не только яблочки, которые дают молодость, но и наркотический приход ). В нашей реальности магия постепенно стухает, а значит и силы персонажей. Со временем Птица находит всё меньше и меньше яблок. Иногда специально, когда обидится, подсовывает Ване фальшивые. Ваня Птицу защищает и забоится о ней в тяжёлые моменты её жизни ( хэдканон, что она очень уязвима в первые дни, когда возрождается ).

Я хотел бы поиграть эти отношения, построенные изначально на обмане, которые потом превращаются в то ли зависимость, то ли любовь. Посмотрим. На внешности : Кристина Луна Герасимова ( я готов обсуждать, был ещё вариант Сюзанны, но мне бы очень хотелось остаться именно на этом фейсклейме ). Посты пишем в комфортном друг для друга ритме и размере, можем обменяться, просто чтобы понять кому что подходит. Графикой обеспечу с удовольствием.

пример поста;

О, а несчастных мы не замечали, они тут были. — нас тут было таких много и не видно.
Везде есть свои правила по выживанию — их не пишут в маленьких чёрно-жёлтых методичках для чайников. Слишком мало для одной книги. Слишком много для одной жизни. Их пишут в смертях каждого — если умер, значит что-то нарушил. Не повторяй. Если это, конечно, не тебя сейчас закинут в вонючую общую могилу — тогда итак уже не повторишь. Почестей не заслуживает никто, даже высшие чины — их всё равно не разглядеть ; с теми, кто на ступеньках высоких, разговор всегда короткий и куда более жестокий.
Дьявол устает различать лица в кровавой каше. Однажды и своё не узнает.
Первым делом всегда приносят доклады об умерших — они лежат поверх остальных документов. Не о доставке провианта, не о новых лекарях, не о грядущих выходных. Обязательно об умерших. Их всегда протягивают первыми и обязательно дрожащими руками. Прочитать, подписать, отделаться скорее. Перебросить легионы Белиара к себе ( Люцифер, вот зачем тебе сдалось всегда в авангарде быть ? ), Асмодея отправить назад зализывать раны. Мало крови в войне, получай ещё больше в бумагах. У этой крови цвет чернил, но пугает ровно так же. Ад погибает в бюрократии, которая когда-то должна была успокаивать — есть какая-то надежда в убаюкивающем шелесте бумаг, только всё режешься и режешься. Когда-нибудь адский лекарь будет брать пергаменты, чтобы отрезать загноившиеся конечности.
По утру на мёртвой пустынной земле выпадает окровавленная роса.
Когда идёшь на войну, притворяйся, будто ты уже давным-давно мёртв.
В Чистилище очень холодно, и Люцифер греет ладони над погребальными кострами. Дома тоже холодно, но здесь пробирает насквозь. Среди солдат ходят байки, что просто призраков слишком много. Дров уже не осталось, и разве кто-то виноват, что костры осталось лишь трупами кормить ? А когда закончится вода, будут перед сожжением кровь выливать, чтобы пить ( если глаза закрыть и перестать дышать, вкуса не различить). И разве кто-то в этом виноват ?
Зато в Чистилище видно звёзды и это уже совсем несуразность. Насмешка. За звёздами там Эдем, за Эдемом —
Изнутри всё зовёт языком монстров, стоит лишь увидеть числа погибших ; жестокость никогда не говорит с тобой тихо и ласково, она всегда требует чего-то. Устроить массовую казнь ангельских военнопленных, вывесить крылья на кривых кустарниках, выложить из отрезанных рук какое-нибудь очередное послание для Господа. Они этого ожидают — ждут, как голодные псы, разрешения на трапезу ; Люцифер знает, ангелам будет сложнее сражаться, если он не будет оправдывать их ожидания.
В такие поры ненависть висит в воздухе особенно тяжёлая. Солдаты уже устали, но ещё не просятся Домой. Глотают этот гнилой воздух, уже даже не чистят оружие и просто ждут очередного приказа.
Люциферу с каждым разом всё сложнее их отдавать, а нежное ангельское лицо чернеет. Вельзевул отчитывает за отсутствие бинтов на спине, Лилит с грустью смотрит на своих детей. Люцифер давится воздухом и решает пока что больше не дышать.
И горят вроде бы трупы, да ожоги на живых видно. Они всегда самые уродливые.
Нет сил и времени думать, что будет дальше, когда придется остановиться; вся жизнь здесь.
С каждой пущенной ангельской стрелой и её свистом, Люцифер чувствует, как любовь к Отцу выходит наружу, смешиваясь с тяжёлым воздухом.
Дьяволу так просто ненавидеть. Дьявола так просто ненавидеть.
Проворачивая себя сквозь масло, зубами лязги, плюя на живое ( плюя на себя ) — к цели.
А чужого огнеголового бога легко спутать с погребальными кострами. Пахнет от него практически так же. У чужих богов смерть всё равно одинаковая, разве что пути, после неё, разные — какая разница куда там дальше ? У богов всё равно ни возрождения, ни могильных плит.
Солдаты, принёсшие его, обеспокоены. На губах ещё почти живая кровь — « Она всё равно умирала », оправдываются.
Хорошо. Ну, а его тогда почему бы и нет ?
Да Люцифер и сам знает.
По рыжему богу, от которого воняет смертью и пахнет севером, видно — он жить хочет, несмотря ни на что ; в Аду к такому чувствительны очень. Все они здесь — несмотря ни на что.
Люцифер оставляет подле — пленника ? гостя ? жертвы ? — солдат. Он не превращает его в кого-то особенного. Лишь кого-то опасного. В Чистилище привыкаешь во всём видеть угрозу, даже в самом себе. У Дьявола нет времени на любопытство и чужие истории. У Дьявола есть время только на настоящее.
Военная доска с планировкой сил порой расплывается от усталости, а он всё равно смотрит на неё, как на тексты священные. Ответы ищет. Расстановка сил меняется быстро ; сегодня у них есть три дня на отдых ( иронично-любимое число Отца ), завтра у них нет времени даже на погребальные песни. Война движется, но война не заканчивается.
На спине рубашка прилипает кровью, Вельзевул устало и совсем незлобно кидает в лицо бинты, уходит, а они так и остаются лежать в грязи. Позже Люцифер их подберёт и попробует что-то сделать, каждый раз и вправду надеясь, что поможет. Раны от крыльев — невыплаканная, невыкрикнутая боль, которая всегда будет рядом. Люциферу остаётся себя лишь за горло держать, потому что раны не значат больше, чем тысячелетняя боль.